РОКОВОЙ ПРОСЧЕТ

Отправив 25 ноября 1940 г. свои контрпредложения, Сталин рассчитывал начать с Гитлером дипломатическую игру, которая, как он надеялся, отсрочит вооруженное столкновение с Германией хотя бы на несколько месяцев. Но эти расчеты и надежды оказались несостоятельными. Напрасно в Кремле ждали ответного дипломатического хода Берлина. Закончился ноябрь, прошел декабрь, наступил новый 1941 год. Берлин молчал. Это и понятно. Нацистскому руководству было не до дипломатических раутов с Кремлем. Подготовка к нападению на СССР вступила в решающую фазу.

5 декабря в ставке Гитлера, в Бергхофе, начальник генерального штаба сухопутных войск Гальдер докладывает уже детально отработанный план операции на Востоке. Её замысел сводится к тому, чтобы «с помощью танковых клиньев не допустить создания русскими сильного оборонительного фронта… Конечной целью операции являются Волга и район Архангельска». Гитлер, соглашаясь с основными положениями плана, добавляет, что «наступление следует вести так далеко на восток, чтобы… немецкая авиация могла наносить удары с воздуха против русских военно-промышленных центров»¹.

Через день, 7 декабря, по распоряжению Гальдера начальник штаба группы армий «А» генерал фон Зоденштерн представляет Гитлеру оперативно-стратегический план военных действий против СССР. «С рассветом 15 мая, — говорится в этом документе, — немецкие сухопутные силы пересекают русскую границу на всем фронте»².

15—16 декабря под руководством заместителя Гальдера генерала Ф. Паулюса в ставке командования сухопутных сил в Цоссене проводится «подготовительная игра» — окончательная шлифовка плана агрессии³. Вечером 18 декабря Гальдер и Паулюс в присутствии верхушки военного руководства рейха — Браухича, Редера и Геринга — докладывают Гитлеру окончательный текст плана военного нападения на Советский Союз. Фюрер утверждает «директиву № 21» и дает операции на Востоке кодовое название «Барбаросса»*.

Опьяненные легкими победами на» Западе, гитлеровцы полагали, что одного подготовленного ими мощного удара будет достаточно, чтобы в течение 6–8 недель разгромить Советские Вооруженные Силы и ликвидировать Советский Союз. На совещании руководителей нацистского вермахта 5 декабря 1940 г. Гитлер заявил: «Следует ожидать, что русская армия при первом же ударе немецких войск потерпит ещё большее поражение, чем французская армия»⁴.

Политические цели, которые преследовали гитлеровцы в войне против СССР, были сформулированы в многочисленных нацистских документах. Остановимся лишь на некоторых из них. «Уполномоченным по координации вопросов восточноевропейского пространства» был назначен Альфред Розенберг, один из идеологов германского фашизма, слывший в нацистской верхушке «советологом». Ведомство Розенберга разработало детальные планы расчленения Советской страны на отдельные «имперские комиссариаты». В один из них — «Остланд» — предполагалось включить Прибалтику и Белоруссию, во второй — Украину, Курскую, Воронежскую и Саратовскую области. Кавказ и Нижнее Поволжье гитлеровцы намеревались включить в третий «имперский комиссариат», а территорию от Москвы до Урала — в четвертый. «Задачи нашей политики, — разъяснял Розенберг своим сотрудникам, — должны идти в таком направлении, чтобы… органически выкроить из огромной территории Советского Союза государственные образования и восстановить их против Москвы… Русскому из Горьковского имперского комиссариата должно быть привито чувство, что он чем-то отличается от русского из Тульского имперского комиссариата… Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве, дело заключается в том, чтобы уничтожить русских как народ»⁵. Широкую программу закрепления немецко-фашистского господства в Восточной Европе разработало главное имперское управление безопасности — важнейший орган СС. Разработанный в недрах этого учреждения план «Ост» предусматривал выселить с родных земель 65% жителей Западной Украины, ³/₄ Белоруссии, значительную часть населения Литвы, Латвии, Эстонии — всего более 30 млн. человек, а на «освободившейся» территории поселить 10 млн. колонистов из рейха. С конца 1940 г. в Берлине разрабатывались и акции по массовому уничтожению советских людей.

Стоявшие за спиной гитлеровцев военно-промышленные концерны параллельно с подготовкой военными плана «Барбаросса» разрабатывали мероприятия по ограблению захваченных советских территорий. В октябре 1940 г. при штабе верховного командования вермахта было создано «ведомство экономического вооружения». Возглавил его генерал Томас, являвшийся членом наблюдательного совета концернов Геринга и Бергман-Борзига, а также членом совета вооружений, где он восседал рядом с Цангеном, Феглером, Пенс-геном и другими представителями крупнейших монополий. Томас учредил в декабре 1940 г. «рабочий штаб по России» во главе с генералом Шубертом. Затем по приказу Гитлера для «единой разработки всех экономических дел» на территории Советского Союза был создан «экономический штаб особого назначения Ольденбург». Примечательно, что в кругах монополий все замыслы, связанные с предстоящим нападением на СССР, так и назывались — план «Барбаросса — Ольденбург»*.

Занятые детальной военно-политической и экономической подготовкой нападения на СССР, гитлеровцы придавали все меньшее значение поддержанию с Советским Союзом нормальных дипломатических отношений. «Берлин, — вспоминал Г. Хильгер, — потерял всякий интерес к сообщениям из Москвы»⁶. Центр дипломатических усилий Берлина, как мы увидим далее, переместился на Запад: Гитлера интересовал ключевой вопрос — как политическими средствами нейтрализовать Англию на период агрессии на Востоке. В этой ситуации попытки Кремля втянуть Берлин в дипломатические переговоры стали придавать всей структуре советско-германских политических отношений какой-то ирреальный, оторванный от действительности характер*.

Это наглядно проявилось уже 21 декабря, через три дня после утверждения Гитлером плана «Барбаросса». В этот день Риббентропа (после вручения Гитлеру верительной грамоты) посетил вновь назначенный советский полпред В. Г. Деканозов. Его попытка поднять хотя бы один практический вопрос — о продаже Советскому Союзу части литовской территории, отошедшей в сферу интересов Германии осенью 1939 г., — не имела ни малейшего успеха. Ледяным тоном Риббентроп объявил, что этот вопрос ещё находится в стадии обсуждения германским руководством. Когда будет принято решение, об этом полпреду сообщат. Наивной и жалкой выглядела и попытка Деканозова смягчить тон беседы чрезмерно теплым поздравлением нацистского министра с семейным праздником — рождением сына⁷.

Приехавший в Берлин под новый 1941 год в качестве первого секретаря советского посольства В. М. Бережков констатирует: «В это время в советско-германских отношениях наступило заметное затишье. В Москве между советскими представителями и германским послом Шуленбургом не было почти никаких контактов. Время от времени Шуленбург обращался с запросами о могилах немцев в разных районах СССР и по другим делам, которые могли интересовать, скорее всего, военную разведку вермахта… Ничего существенного не поступало и от нашего посольства в Берлине, если говорить о сфере официальных отношений. В этой сфере господствовал холод… Наши контакты с политическими деятелями „третьего рейха“ носили сугубо официальный характер и были крайне ограничены»⁸. Было о чем задуматься в Москве, для которой планомерная подготовка Германии к нападению на СССР не оставалась тайной.

Последний всплеск дипломатической активности Кремля приходится на 17 января 1941 г. В этот день почти одновременно Молотов пригласил в Кремль Шуленбурга (беседа была краткой, она длилась всего лишь 25 минут), а советский полпред в Берлине посетил Вильгельмштрассе. Риббентроп не удосужился принять Деканозова, предоставив это Вейцзекеру. Тексты советских заявлений в Москве и Берлине были аутентичными: «По всем данным, германские войска в большом количестве сосредоточились в Румынии и уже изготовились вступить в Болгарию, имея своей целью занять Болгарию, Грецию и Проливы… Советское правительство несколько раз заявляло Германскому правительству, что оно считает территорию Болгарии и обоих Проливов зоной безопасности СССР, ввиду чего оно не может остаться безучастным к событиям, угрожающим безопасности СССР.

Ввиду всего этого, Советское правительство считает своим долгом предупредить, что появление каких-либо иностранных вооруженных сил на территории Болгарии и обоих Проливов оно будет считать нарушением безопасности СССР». В Москве Молотов выразил «удивление тем положением, которое создалось после его поездки в Берлин. Во время последней беседы с Риббентропом в бомбоубежище Риббентроп сделал несколько предложений, которые были переданы на рассмотрение Советского правительства. На эти предложения 25 ноября Советское правительство дало ответ. С тех пор прошло уже два месяца, но от Германского правительства ответа не получено. Советское правительство сформулировало свою точку зрения и ожидало, что Германское правительство будет на это реагировать, но до сих пор с германской стороны нет ни ответа, ни привета»⁹.

Ответ немецкой стороны последовал 22 января — одновременно в Берлине и Москве. Наряду с заверением в отсутствии у имперского правительства «намерений нарушать интересы безопасности СССР» Кремль ставился перед фактом, что «германская армия намерена пройти через Болгарию, если какие-либо операции будут производиться против Греции». Что касается предложений, сделанных Советским

правительством 25 ноября 1940. г., то ответ Германии последует после согласования всех затронутых вопросов с Японией и Италией; лишь после того, как в этом вопросе позиции сторон будут ясны, Германия «сможет возобновить политические переговоры с Советским Союзом»¹⁰.

Вследствие такой позиции Германии советско-германские политические переговоры так и не были начаты вплоть до рокового дня 22 июня 1941 г. Не надо было быть Бисмарком или Талейраном, чтобы понять в тот момент намерения и планы нацистского руководства, причем не на какое-то отдаленное будущее, а на ближайшие месяцы, и сделать из этого соответствующие выводы. Эти выводы сделаны не были.

Может быть, Кремль был в неведении о решениях, принимаемых в имперской канцелярии? Отнюдь нет. Один за другим на стол Сталина ложились документы главного разведывательного управления (ГРУ) генштаба Красной Армии, наркоматов государственной безопасности и иностранных дел о готовящемся нападении гитлеровцев на Советский Союз.

7 декабря 1940 г. полпредство СССР в Берлине на основе полученной информации сообщило в Москву, что «Гитлер намеревается будущей весной напасть на СССР. Многочисленными мощными окружениями Красная Армия должна быть уничтожена»¹¹. Материал об основных положениях плана «Барбаросса», утвержденного Гитлером 18 декабря 1940 г., уже через неделю был передан военной разведкой в Москву. После этого данные о концентрации немецких войск на западных границах Советского Союза поступали в Кремль регулярно и своевременно.

7 февраля 1941 г. Сталин получил сообщение о состоявшейся накануне беседе министра иностранных дел Великобритании А. Идена с английским послом в Москве Криппсом. Идеи выразил уверенность, что «на основании сведений, которыми он располагает… Германия в самом непродолжительном времени нападет на Советский Союз»¹².

21 февраля 1941 г. опытнейший советский разведчик Шандор Радо сообщал из Швейцарии: «Германия сейчас имеет на Востоке 150 дивизий. Наступление Гитлера начнется в конце мая»¹³. Заметим, что по состоянию на тот момент эта дата была указана правильно. Затем в связи с нападением на Югославию и Грецию Гитлер 27 марта начало военных действий против СССР отложил на четыре-пять недель.

В начале марта Рихард Зорге передал в Москву фотокопию телеграммы Риббентропа германскому послу Отто в Токио. Нацистский министр информировал посла, что нападение Германии на Советский Союз запланировано на вторую половину июня.

20 марта, а затем 5 мая начальник ГРУ генерал Ф. И. Голиков представил Сталину доклады с конкретными данными о подготовке гитлеровцев к осуществлению плана «Барбаросса».

3 апреля премьер-министр Великобритании У. Черчилль предложил послу Криппсу передать лично Сталину послание чрезвычайной важности: «Я располагаю достоверными сведениями из надежного источника, что когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше Превосходительство легко поймет значение этих фактов»¹⁴.

7 апреля о сроках нападения Гитлера на СССР Сталина в личной беседе информировал югославский посол в Москве М.Гаврилович¹⁵.

12 июня Радо предупредил: «Общее наступление на СССР начнется на рассвете в воскресенье, 22 июня». Это подтвердил и Зорге телеграммой, полученной в Москве 15 июня: «Нападение произойдет на широком фронте на рассвете 22 июня».

По свидетельству генерал-лейтенанта М. Мильштейна, много важных данных было получено от сотрудника германского посольства в Москве Герхарда Кегеля. 11 июня он сообщил, что из Берлина получен приказ уничтожить секретные документы посольства и приготовиться к эвакуации в недельный срок. 20 июня Кегель сообщил, что, по его данным, нападение произойдет 21 или 22 июня¹⁶.

Можно согласиться с мнением заместителя начальника управления Генерального штаба генерал-полковника Г. А. Михайлова, высказанным им в Институте военной истории МО СССР: «В Центр регулярно поступала достоверная информация о подготовке фашистской Германии к нападению на Советский Союз. С большой точностью были переданы боевой состав, численность, группировки войск противника, сообщено решение Гитлера о нападении на СССР; поступала информация о первоначальных сроках нападения и о последующих изменениях в них. Исследования трофейных документов показали, что данные советской разведки о противнике были очень близки к реальным»¹⁷.

Добавим к этим фактам одну малоизвестную страницу истории советско-германских дипломатических отношений. Вечером 28 апреля Шуленбургу, который был взволнован поступающими к нему слухами о скором нападении Германии на Советский Союз, удалось добиться аудиенции у Гитлера. Напрасно посол заверял фюрера, что у Советского Союза и в помыслах нет намерений напасть на Германию, что он убежден в готовности Сталина к «далеко идущим уступкам», что в следующем году СССР готов увеличить поставки Германии зерна до 5 млн. т¹⁸. Из высказываний Гитлера Шуленбург понял, что нацистский фюрер твердо решил: целью следующей военной акции рейха будет Советский Союз. Правда, прощаясь, Гитлер вдруг без всякой связи с предыдущей беседой бросил: «Шуленбург, вести войну против России я не собираюсь!» Разыгранная Гитлером концовка беседы не поколебала убеждения Шуленбурга. Встречавшему его 30 апреля на московском аэродроме советнику Хильгеру посол рассказал, что Гитлер намеренно обманывал его: «Жребий брошен, война — дело решенное!»¹⁹.

Посол, сторонник дальнейшего развития мирных советско-германских отношений, испытал настоящий шок. После раздумий и колебаний он решился на шаг, беспрецедентный в современной дипломатии, — предупредить о нависшей угрозе советскую сторону, рассчитывая, что Сталину путем новых уступок Гитлеру удастся смягчить ситуацию.

Воспользовавшись пребыванием в Москве Деканозова, Шуленбург через Хильгера приглашает его на завтрак в немецком посольстве. Недвусмысленные намеки Шуленбурга (а ведь Деканозов знал, что тот только что вернулся из Берлина!) на возможность в самом ближайшем будущем враждебных акций Гитлера в отношении Советского Союза встретили крайне настороженное отношение собеседника. Деканозов не раз спрашивал, является ли точка зрения посла официальной позицией Берлина. Естественно, что на этот вопрос Шуленбург ответ дать не мог*…

Нет сомнений, что Сталин своевременно располагал достоверными данными о подготовке и сроках нападения Германии на Советский Союз. Но обязательные в таком случае широкомасштабные меры, чтобы встретить агрессию во всеоружии, приняты не были. Известно, что даже вечером 21 июня, когда до начала фашистской агрессии оставались буквально считанные часы, в ответ на предложение наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба Г. К. Жукова немедленно отдать директиву о приведении всех войск пограничных округов в полную боевую готовность Сталин заявил: «Такую директиву сейчас давать преждевременно. Может быть, вопрос ещё уладится мирным путем»²⁰. Учитывая, что именно Сталин единолично принимал решения по важнейшим политическим вопросам, он является главной фигурой, по вине которой германскому командованию удалось осуществить внезапное нападение, нанести Красной Армии в первые дни войны колоссальные и неоправданные потери и поставить страну и вооруженные силы на грань катастрофы.

Естественно, возникает вопрос, ответ на который вот уже много лет пытаются найти историки и публицисты: какими соображениями руководствовался Сталин, рассчитывая, что весной и летом 1941 г. Гитлер на Советский Союз не нападет, что умиротворением нацистского фюрера ему удастся отодвинуть агрессию на 1942 г., когда вследствие принимаемых мер экономика и вооруженные силы страны будут лучше готовы к отражению нападения фашистской Германии?

Рассуждают о слепой вере Сталина в советско-германский пакт о ненападении, о его паническом страхе перед Гитлером, подмявшим всю континентальную Европу. Не исключено, что поведение Сталина не в последнюю очередь объяснялось и этими факторами. Но, как представляется, главные причины рокового просчета Сталина лежат глубже — это неправильная, ошибочная оценка Сталиным весной и летом 1941 г. расстановки и взаимодействия основных политических сил на мировой арене.

Во-первых, Сталин, как показало дальнейшее развитие событий, ошибочно считал, что если удастся хотя бы на время ослабить коалицию агрессивных государств путем нейтрализации Японии, то отсутствие у Советского Союза второго фронта на Дальнем Востоке заставит Гитлера отложить агрессию до более благоприятной международной ситуации. Поэтому советская дипломатия весной 1941 г. прилагала чрезвычайные усилия для нормализации советско-японских отношений.

Во-вторых, Сталин, исходя из опыта германской истории и собственных высказываний нацистского фюрера в «Майн кампф» о невозможности для Германии выиграть войну на два фронта, считал, что, пока Англия сражается и не идет на сговор с Гитлером, только отъявленный авантюрист может решиться на войну против Советского Союза.

А Сталин в то время Гитлера авантюристом не считал. Напротив, он видел в нем расчетливого и удачливого мастера политических комбинаций. Удастся ли теперь Гитлеру договориться с Англией, удержится ли в Лондоне у власти Черчилль, противник гитлеровских планов владычества в Европе, или верх возьмут сторонники полюбовного раздела мира с Гитлером — с ответом на эти вопросы Сталин напрямую связывал реальность гитлеровской агрессии. Именно здесь, как показало затем дальнейшее развитие событий, эти оценки и расчеты были ошибочными, но именно они определяли в тот период внешнеполитический курс и конкретную дипломатическую деятельность Советского Союза.

Ещё осенью 1940 г. Япония, воспользовавшись ослаблением позиций Англии, Франции и Нидерландов на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, сдвинула направление своей агрессивной политики на юг. 22 сентября японцы оккупировали Северный Индокитай, вооруженные силы Японии готовились к броску на Индонезию, Малайю, Сингапур, Бирму, к удару по позициям США на Тихом океане. Не отказываясь от своих планов похода против Советского Союза, японские правящие круги, наученные опытом Хасана и Халхин-Гола, считали, что удобный момент для агрессии они выберут сами, после того как СССР будет серьезно ослаблен на Западе.

Предложение, сделанное Токио 30 октября 1940 г., о заключении советско-японского договора о ненападении произвело большое впечатление на Кремль. С начала 30-х годов билась советская дипломатия над заключением такого договора, а теперь его предлагали заключить сами японцы. Однако вскоре выяснилось, что подписание договора о ненападении в Токио связывали с тем, чтобы добиться от Советского Союза включения в сферу японского влияния Северного Сахалина и прекращения советской помощи Китаю²¹.

Следует заметить, что высшему военно-политическому руководству Японии уже с января 1941 г. было известно о подготовке Германии к войне против СССР. Однако отказываться от «южного направления» своей агрессивной политики в Токио не собирались — уж слишком заманчивым после блицкрига Гитлера на Западе представлялся Японии захват

колониальных владений европейских стран в Юго-Восточной Азии.

Небезынтересно отметить, что ещё в середине 30-х годов известный советский публицист Э. Генри предсказывал, что Япония может и не принять участия в гитлеровском походе против Советского Союза, рассчитывая, что в случае успеха нацистов советское Приморье, Камчатка, Северный Сахалин попадут в их руки. Советско-японский пакт в Токио рассматривали как своеобразную страховку, обеспечивающую спокойный тыл при проведении актов агрессии в южном направлении, — не более того. «Германская дипломатия активно поддерживала эти действия японцев»²², — подчеркивают авторы фундаментального исследования «Дипломатия агрессоров». В Москве же явно переоценивали значение возможного советско-японского урегулирования путем заключения пакта и внимательно следили за действиями Берлина, опасаясь противодействия такому, урегулированию с немецкой стороны.

Но противодействия по существу не было. Принимая 3 февраля 1941 г. японского посла Курусу, Гитлер заявил об отказе Германии в пользу Японии от претензий на бывшие немецкие владения на Дальнем Востоке, подчеркнув, что общими врагами Германии и Японии являются западные страны, а «другие страны, например Россия, не являются сейчас врагами, но представляют угрозу для обеих стран». Гитлер заверил, что с советской угрозой он справится сам: «185 дивизий, которыми располагает Германия, укрепляют её безопасность лучше, чем договоры… В течение этого года будет устранено сомнение в том, что Германия — самая мощная держава в Европе»²³.

Позиция гитлеровской дипломатии в отношении Японии весной 1941 г. была сложной. Нацистское руководство, уверенное в быстром разгроме Советского Союза, не считало необходимым немедленное подключение Японии к войне против СССР. Поэтому в Берлине не высказывали решительных возражений против заключения советско-японского пакта о ненападении, полагая, что он в самом недалеком будущем будет перечеркнут разгромом Советского Союза. Япония представлялась нацистскому руководству ценным союзником прежде всего для агрессивных акций, которые планировалось осуществить после разгрома Советского Союза. Поэтому Берлину казалось более важным подтолкнуть Японию к незамедлительному нападению на Сингапур для отвлечения внимания Англии от Европы. Втягивание Японии в войну против Англии, рассчитывали в Берлине, намертво сковало бы правительство Черчилля и заставило бы его отказаться (даже если оно и имело бы такие намерения) от каких-либо попыток прийти на помощь Советскому Союзу против гитлеровской агрессии.

Всячески подталкивая Японию на скорейшее втягивание в войну против Англии, гитлеровцы не раскрывали Токио до конца планов агрессии против СССР даже в 1941 г., рассчитывая поставить своего дальневосточного союзника перед свершившимся фактом. «О плане „Барбаросса“, — говорилось в директиве Гитлера 5 марта 1941 г., — ничего не должно быть сообщено Японии»²⁴.

23 февраля состоялась продолжительная беседа Риббентропа с вновь назначенным японским послом в Берлине Осимой. И опять о подключении Японии к готовящейся агрессии против СССР не было сказано ни слова. Сообщив, что Германия готовит против СССР 240 дивизий, Риббентроп подчеркнул, что вермахт в состоянии один справиться с Красной Армией. Нацистский министр рекомендовал японцам молниеносно, без объявления войны захватить Сингапур — ключевую позицию англичан на Дальнем Востоке²⁵.

5 марта Гитлер авторитетно подтвердил эту точку зрения нацистского руководства. В подписанной им директиве верховного командования вермахта говорилось: «Основной целью сотрудничества, предусмотренного Тройственным пактом, должно явиться втягивание Японии как можно скорее в активные действия на Дальнем Востоке… Операция „Барбаросса“ создаст для этого благоприятные военные и политические условия»²⁶.

Серьезнейшую тревогу вызвала в Кремле поездка в Берлин японского министра иностранных дел Мацуоки. 25 марта по дороге в Германию Мацуока был «перехвачен» Сталиным в Москве. В ходе двухчасовой беседы советская сторона пыталась поставить принципиальные вопросы советско-японских отношений с целью их полной нормализации²⁷.

На следующий день Мацуока выехал в Берлин, где имел несколько бесед с Гитлером и Риббентропом. «Немецкие войска на Востоке готовы выступить в любой момент, — заявил нацистский министр своему японскому собеседнику 27 марта. — Если Россия займет позицию, которая может рассматриваться как враждебная Германии, то фюрер разобьет Россию. В Германии уверены, что такой поход против России закончится полной победой немецкого оружия, разгромом русской армии и крушением государственной системы. Фюрер убежден, что в случае похода против Советского Союза через несколько месяцев с ним как с великой державой будет покончено»²⁸. Как вспоминал впоследствии личный переводчик Гитлера П. Шмидт, при этих словах Мацуока, славившийся своим непроницаемым видом, «удивленно захлопал глазами»²⁹.

В тот же день состоялась встреча Мацуоки с Гитлером. В привычном для него пространном заявлении нацистский фюрер объявил, что «Англия уже разбита» и все надежды Лондон возлагает на США и Советский Союз. «Германия имеет с Россией известные договоры, но важнее тот факт, что наготове против России стоят 160–180 дивизий». Он, Гитлер, «не имеет никаких сомнений насчет возможного развития событий и готов немедленно сделать необходимые выводы»³⁰.

Отношения Германии с Советским Союзом стали предметом детального обсуждения Риббентропа с Мацуокой 28 и 29 марта. «Конфликт с Россией, — заявил нацистский министр, — в любом случае лежит в области возможного… Развитие событий может быстро привести к конфликту между Германией и Россией». На вопрос о возможности подключения СССР к «тройственному пакту» последовал ответ Риббентропа: «Вопрос о присоединении Советского Союза к пакту не стоит на повестке дня», позиции Германии и СССР по вопросу о Финляндии и Балканах являются противоположными, и «в любом случае переговоров с русскими на их условиях не будет… Сотрудничество с Россией абсолютно невозможно, так же как невозможно объединить огонь и воду… Если политика Сталина не будет соответствовать линии фюрера, он разгромит Россию»³¹.

Информация о ходе переговоров Мацуоки с руководителями нацистской Германии своевременно поступала в Москву.

Особую тревогу в Кремле вызвали не только откровенно враждебные выпады Гитлера и Риббентропа в адрес Советского Союза, но и сама атмосфера японо-германских переговоров — подчеркивание единения Германии и Японии в проведении агрессивной политики. Стало известно и сделанное Мацуокой во время посещения папы римского заявление, что Япония сражается в Китае не против китайцев, а против «большевизма».

В Москве считали, что есть все основания опасаться сплочения Германии и Японии на антисоветской основе. Именно поэтому в ходе переговоров с Мацуокой в Москве (на его обратном пути в Японию) на первый план советской стороной было выдвинуто заключение советско-японского пакта о нейтралитете. Пакт был заключен 13 апреля 1941 г. Советский Союз и Япония согласились «поддерживать мирные и дружественные отношения между собой и взаимно уважать территориальную целостность и неприкосновенность». В договоре указывалось, что в случае, если одна из сторон «окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав, другая Договаривающаяся Сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжении всего конфликта»³².

В советской историографии широко распространена версия, будто бы заключение пакта о нейтралитете между Японией и Советским Союзом явилось полной неожиданностью для Берлина и что если бы нацистские руководители были заблаговременно извещены о пакте, то они предприняли бы усилия для его торпедирования. Так, в официальной «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941- 1945 гг.» утверждается, что «заключение советско-японского договора о нейтралитете явилось большой неожиданностью для Германии»³³.

Эта версия не подтверждается дипломатическими документами из немецких архивов. Напротив, есть основания полагать, что в Берлине с осени 1940 г. знали и о японских предложениях Советскому Союзу, и об ответной реакции Москвы. Более того, когда в беседе 28 марта Мацуока информировал Риббентропа о возможном заключении политического соглашения с Советским Союзом, то каких-либо возражений со стороны нацистского министра не последовало³⁴. 9 апреля японский посланник в Москве Ниси подробно проинформировал Шуленбурга о содержании подготавливаемого советско-японского пакта³⁵. Информация тут же была передана в Берлин, но никакой реакции ни от Гитлера, ни от Риббентропа опять-таки не последовало. Утром 13 апреля Мацуока посетил Шуленбурга и сообщил, что советско-японский пакт о нейтралитете будет подписан сегодня в 14 часов. Он особо подчеркнул, что «Тройственный пакт при этом, естественно, не затрагивается»³⁶.

Можно с полным основанием утверждать, что, рассчитывая на блицкриг против Советского Союза, гитлеровцы оценивали советско-японский пакт как документ третьестепенно го значения и не возражали против его подписания*. Документы нацистских архивов, дневники и мемуары высокопоставленных нацистов со всей очевидностью подтверждают неоспоримый факт: заключение советско-японского пакта ни на один день не отсрочило нападения Германии на Советский Союз. Подготовка антисоветской агрессии продолжалась в строгом соответствии с планом «Барбаросса».

17 марта Гитлер на совещании в Бергхофе о ходе подготовки операции «Барбаросса» заявил: «Целесообразно строить план операции с учетом сил, на которые мы можем уверенно рассчитывать. Мы можем с уверенностью рассчитывать только на немецкие войска»³⁷.

26 марта верховное командование вермахта издает директиву, в которой предписывается все мероприятия, связанные с подготовкой нападения на СССР, маскировать видимостью подготовки десантной операции против Англии. 30 марта на «большом совещании» у Гитлера нацистский фюрер ещё раз напомнил основные цели и методы операции «Барбаросса»: «разбить Вооруженные Силы Советского Союза, уничтожить государство… Речь идет о борьбе на уничтожение… Война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке жестокость является благом»³⁸.

7 апреля штаб оперативного руководства ставит конкретные задачи перед группировкой немецких войск в Финляндии — захват Мурманска.

30 мая начальник штаба сухопутных войск генерал Ф. Гальдер записывает в своем военном дневнике: «Фюрер решил, что срок начала операции „Барбаросса“ прежний -22 июня»³⁹.

Такова была ситуация в Берлине. Совершенно иная оценка советско-японского пакта давалась в Москве.

«Заключение пакта о нейтралитете между СССР и Японией, — пишет советский исследователь П. П. Севостьянов, — наносило мощный удар по планам гитлеровцев, активно готовивших нападение на СССР»⁴⁰. К сожалению, такая точка зрения разделялась не только историками, но, что гораздо важнее, тогдашними руководителями советской внешней политики. «Правда» писала, что советско-японский пакт о нейтралитете является документом «большой политической важности»⁴¹. Выступая 5 мая 1941 г. в Кремле на приеме выпускников военных академий, Сталин особо подчеркнул Значение советско-японского пакта для сохранения мира.

В Кремле полагали, что нормализация отношений Советского Союза с Японией серьезно подрывает германо-японские отношения и «тройственный пакт» в целом, что явится важным фактором, который принудит Гитлера пересмотреть свои планы и отложить сроки нападения на СССР.

О той эйфории, которая царила в советском руководстве после заключения пакта, дает представление сцена, разыгравшаяся на Северном (теперь Ярославском) вокзале 13 апреля 1941 г., три часа спустя после подписания советско-японского пакта, когда Мацуока покидал Москву. Вот как описывает её присутствовавший там Шуленбург⁴².

…16 часов — время отбытия экспресса Москва — Маньчжурия. Но поезд задерживается. Нет главного пассажира. Только спустя час появляется Мацуока. Его провожает не только Молотов, что предусмотрено протоколом, но и сам Сталин. Это действительно беспрецедентная ситуация, до этого Сталин никогда не встречал и не провожал иностранных представителей*. Тем самым подчеркивалось огромное значение, которое придавалось Кремлем только что заключенному пакту с Японией.

Более того, на перроне Сталин, положив руку на плечо Шуленбургу и глядя на японского министра, провозгласил: «Мы должны оставаться друзьями и сделать для этого все!» Затем Сталин обратил внимание на помощника немецкого военного атташе полковника Кребса. «Мы остаемся друзьями!» — заявил Сталин, пожав Кребсу руку…

Подведем некоторые итоги. Первый и чрезвычайно важный для всего последующего хода событий на советско-германском фронте стратегический просчет Сталина при оценке им сложившейся весной 1941 г. международной обстановки состоял в гипертрофическом преувеличении им значения для Гитлера советско-японского пакта о ненападении. Как показывают факты, это была иллюзия.

Второй просчет стратегического масштаба накануне гитлеровского вторжения был допущен Сталиным на основе неверного анализа последствий так называемой «миссии Гесса» в Англию. Сразу отметим одно важное обстоятельство, которое во многом обусловило действия Сталина. О подготовке и ходе «миссии Гесса» он получал подробную и достоверную информацию. Как стало известно впоследствии, английские антифашисты (главную роль в этой операции играл сотрудник английской разведки Ким Филби) успешно использовали подслушивающую аппаратуру. Все переговоры Гесса в Англии записывались на магнитную ленту, которая без промедления отправлялась в Москву⁴³.

…Поздно вечером 10 мая 1941 г. над Северной Англией неподалеку от Глазго появился двухмоторный немецкий истребитель «Мессершмитт-110». Летчик выбросился на парашюте, самолет разбился. Подоспевшему английскому фермеру пилот назвался капитаном нацистских ВВС Хорном. Летчика передали властям. Через несколько минут в загородном поместье премьер-министра Англии Черчилля Чекерс раздался звонок: «Гесс в Шотландии». Под именем Хорна в Англию прилетел заместитель Гитлера по фашистской партии Рудольф Гесс.

Так открылась ещё одна страница в подготовке гитлеровцев к осуществлению плана «Барбаросса». Учитывая неблагоприятный для кайзеровской Германии опыт войны на два фронта, нацистское руководство стремилось парализовать действия Англии летом и осенью 1941 г., чтобы без помех с её стороны осуществить запланированную операцию против СССР. Оно было убеждено, что любое соглашение с Англией будет крайне недолговечно: разгром Советского Союза решит судьбу и Англии, и её империи.

В центре дипломатических маневров нацистской верхушки на Западе в 1940—1941 гг. не случайно оказалась фигура Гесса. Состояние войны с Англией, а также стремление до последнего момента маскировать подготовку агрессии против СССР мнимыми планами вторжения в Англию заставляло нацистское руководство осуществлять эту политико-дипломатическую операцию в глубочайшей тайне, с применением сугубо секретных мер. Это, безусловно, требовало максимально сузить круг участвовавших в ней лиц, и операция проводилась за спиной официального внешнеполитического аппарата рейха.

Гесс не только пользовался полным доверием фюрера, но и, пожалуй, являлся самым близким к нему человеком. В годы первой мировой войны Гесс добровольно пошел на фронт и служил вместе с Гитлером в Баварском резервном полку. Ещё будучи студентом Мюнхенского университета, Гесс помогал Гитлеру организовать нацистскую партию и захватить в ней руководство. Дружба нацистских вожаков окрепла после «пивного путча», когда Гесс девять месяцев вместе с Гитлером сидел в одной камере тюрьмы Ландсберг. Именно там под диктовку Гитлера Гесс напечатал на машинке библию германского фашизма — «Майн кампф». Вплоть до захвата нацистами власти Гесс был личным секретарем Гитлера. В фашистской Германии власть Гесса — «наци № 3», официального наследника Гитлера (после Геринга) — стала безграничной. От имени Гитлера Гесс заправлял всеми делами нацистской партии. Специальным указом Гитлера на него был возложен контроль за всей деятельностью фашистского правительства и других государственных органов. Ни одно распоряжение правительства, ни один закон рейха не имели силы, пока их не подписали Гитлер или Гесс.

На Нюрнбергском процессе приводился официальный нацистский документ, в котором говорилось: «Декретом фюрера заместитель фюрера (т. е. Гесс. — Г. Р.) получает полную власть принимать решения от имени фюрера… Заместитель фюрера является полновластным представителем фюрера. Канцелярия заместителя фюрера является канцелярией самого фюрера».

Фашистское мировоззрение студента Гесса складывалось под воздействием его наставника — мюнхенского профессора и «отца» фашистской геополитики Карла Гаусгофера. Геополитические бредни Гаусгофера именно через Гесса попали в книгу Гитлера «Майн кампф». Все внешнеполитические акции Гитлер сначала обсуждал с Гессом, а уже затем объявлял их программой действий политического и военного руководства рейха.

За последнее время опубликовано немало документальных свидетельств, говорящих о том, что все детали предстоящей миссии в Англию были согласованы Гессом с фюрером⁴⁴. Окончательно они были уточнены 5 мая 1941 г. в Бергхофе. Пятичасовая беседа велась наедине. Вошедший в конце её телохранитель Гитлера Портнер был поражен «трогательной, со слезами на глазах» сценой прощания фюрера со своим заместителем⁴⁵. Последние директивы Гитлера были переданы Гессу накануне вылета, утром 10 мая, Альфредом Розенбергом. О важности их содержания говорит хотя бы тот факт, что сразу после беседы с Гессом Розенберг отправился к Гитлеру, чтобы доложить о выполнении задания⁴⁶.

И вот по разработанному плану Гесс должен был встретиться с руководителями английского правительства и предложить Англии широкую программу «мирного урегулирования».

В Москве было известно, что Гесс начал предпринимать усилия в этом направлении ещё с июня 1940 г., то есть сразу же после разгрома и капитуляции Фракции. При осуществлении своих планов он использовал услуги сына генерала Гаусгофера — Альбрехта, работавшего до второй мировой войны советником германского посольства в Лондоне и имевшего тесные связи с профашистскими кругами Англии. Альбрехт Гаусгофер передал Гессу список лиц, которые могли бы помочь установить контакты с английским правительством. На первом месте стояло имя герцога Гамильтона, которого Гесс знал лично. Именно через него и решил действовать Гесс.

Гесс начал тщательную подготовку к полету в Англию. В конце первой мировой войны он некоторое время служил военным летчиком.

В начале войны Гитлер издал специальное распоряжение, запрещавшее нацистским вожакам в военное время управлять самолетами. Однако на Гесса этот запрет не распространялся. В течение нескольких месяцев он совершил около 30 продолжительных тренировочных полетов. Его выбор пал на новейший скоростной истребитель МЕ-110. По требованию Гесса самолет переоборудовали для дальнего полета, установив на нем два дополнительных бака по 750 л горючего. Все было готово для полета.

Здесь важно отметить ещё одно обстоятельство: даже на фоне фашистских вожаков Гесс выделялся тем, что его антикоммунизм, враждебность к Советскому Союзу носили поистине патологический характер. И это, несомненно, делало фигуру Гесса удобной для переговоров с англичанами.

В ночь с 10 на 11 мая германская авиация после длительного перерыва вновь нанесла удар по английским городам. В налете приняло участие около 1000 бомбардировщиков и истребителей. Гитлер остался верен себе: переговоры с Англией он хотел вести с позиции силы. Прежде чем сесть с англичанами за стол дипломатических переговоров, он стремился показать, что у него есть и другие возможности воздействовать на Англию. Однако сразу после налета участвовавшие в нем самолеты в соответствии с планом «Барбаросса» начали передислокацию на восток для войны против Советского Союза.

10 мая к вечеру Гесс появился на заводском аэродроме фирмы «Мессершмитт» в Лагерлечфельде, близ Аугсбурга. Подготовленный к полету МЕ-110 уже стоял на взлетной дорожке. Не медля, в 18 часов 10 минут по среднеевропейскому времени, Гесс стартует и берет курс на Глазго в Северной Англии. Перед отлетом личный пилот Гитлера Бауэр вручил ему секретную карту закрытых и опасных для полета зон на территории Германии. Две радиостанции немецких ВВС -в Париже и Калундборге (Дания) — помогают Гессу ориентироваться в полете, чтобы не сбиться с курса. Около 22 часов 1500 км пути остаются позади, и Гесс у цели: под ним — поместье герцога Гамильтона.

Дальше события из сферы детективно-приключенческой переходят в область тайной дипломатии. На начальной стадии ведение переговоров с Гессом поручили опытному дипломату Айвору Киркпатрику, который был в 1933—1938 гг. советником британского посольства в Берлине.

Первая беседа Гесса с Киркпатриком состоялась в ночь на 13 мая и длилась почти до утра. Затем она была продолжена 14 и 15 мая. В своих мемуарах Киркпатрик подробно описывает эту встречу. Чувствовалось, что Гесс облечен доверием Гитлера, позицию нацистской Германии он излагал с апломбом. Гесс старался убедить Киркпатрика в том, что Англия войну проиграла, дальнейшее её продолжение грозит стране лишь новыми поражениями и бедствиями. «Положение Англии совершенно безнадежно, её изгнали из континентальной Европы, и ей уже никогда не восстановить там своих позиций», Англия «осталась в одиночестве», и её «мощь будет сокращаться, тогда как сила Гитлера будет возрастать с помощью всей Европы», записывал потом слова Гесса Киркпатрик. Гесс приводил цифры производства военных самолетов Германии и Англии, сравнивал потери английского флота с возраставшим количеством спускаемых на воду немецких подводных лодок. Он нарисовал довольно мрачную картину будущего Англии, если она не прекратит войну: Германия создаст огромный воздушный и морской флот, авиация подвергнет непрерывным и безжалостным ударам английскую промышленность и города. Весь остров превратится в груду развалин, а население будет вымирать с голоду, так как из-за подводной блокады в Англию не прорвется ни одно судно с продовольствием.

Гесс заявил Киркпатрику, что он «пользуется безраздельным доверием фюрера. Это позволяет ему со всей ответственностью вести переговоры и заверить… в готовности фюрера… заключить великодушный мир с Англией на следующих условиях; гегемония Германии на Европейском континенте и возврат ей бывших немецких колоний; гегемония Великобритании в её заморских владениях, которые останутся нетронутыми и получат гарантии от Германии. Таким образом, немецкая армия и английский флот будут править всем миром. Такая англо-германская коалиция будет настолько сильной, что позволит… без всякого риска или неприятностей распрощаться с американцами, и это будет очень хорошо для всего мира».

Таким образом, гитлеровцы предлагали создать англо-германскую коалицию, которая господствовала бы над всем миром.

На следующий день переговоров с Киркпатриком Гесс выдвинул ещё один тезис. Он сводился к тому, что в случае отказа Англии от соглашения с Гитлером Германия будет вести морскую и воздушную войну против Англии до тех пор, пока не будут прерваны все линии снабжения. Блокада не кончится и в том случае, если метрополия капитулирует, а империя будет продолжать сражаться.

И на третий день переговоров с Киркпатриком Гесс продолжал шантажировать английских руководителей. Он заявил, что «немцы учитывают американское вмешательство и не боятся его. Они знают все об американской авиационной промышленности и о качестве её самолетов. Германия может превзойти совместное производство Англии и Америки»⁴⁷.

В двадцатых числах мая в Москве было получено новое важное сообщение из Лондона: обсудив предложения Гесса, английское правительство решило продолжать переговоры с ним на более высоком уровне, подключив к ним члена кабинета Черчилля лорда-канцлера Джона Саймона, сторонника мюнхенского сговора. Обсуждалась даже возможность встречи Гесса с Черчиллем, но это было признано нецелесообразным. «Черчиллю не пришлись по вкусу эти советы, — пишет английский публицист Дж. Лизор. — Его встреча с Гессом могла бы вызвать замешательство»⁴⁸.

Как стало известно Сталину, переговоры Саймона и Киркпатрика с Гессом происходили 10 июня на вилле близ Олдершота в строжайшей тайне. Саймон фигурировал на них под именем «доктора Гатри», а Киркпатрик — «доктора Маккензи». Да и сам Гесс выступал как «господин Джей».

Гесс передал англичанам документ под названием «Основы соглашения», который тут же был зачитан Киркпатриком. Он гласил: «1. Чтобы воспрепятствовать возникновению новых войн, между державами оси и Англией должно быть проведено разграничение сфер интересов. Сферой интересов стран оси должна быть Европа, сферой интересов Англии -её империя. 2. Возвращение Германии её колоний. 3. Возмещение германским гражданам, которые жили в Британской империи до или во время войны, ущерба, причиненного их имуществу или жизни мероприятиями правительства в империи или такими действиями, как грабеж, беспорядки и т. д. Германия обязуется на равных условиях обеспечить возмещение ущерба британским подданным. 4. Заключение перемирия и мира с Италией».

Эти условия в точности совпадают и с условиями мира с Англией, переданными Гитлером Риббентропу ещё летом 1940 г., сразу после разгрома английских войск под Дюнкерком. Изложив свои предложения, Гесс мог с основанием сказать: «Эти идеи суть идеи фюрера».

Когда речь зашла о разграничении сфер влияния Англии и фашистской Германии, Саймон спросил, включает ли понятие «Европа» (входящая в сферу влияния Германии) какую-либо часть Советского Союза. Гесс ответил, что «само собой очевидно, что европейская Россия нас интересует… Азиатская часть России не включается в сферу интересов Германии».

В то же время выяснилось, что гитлеровцы не намерены идти ни на какие уступки Англии в Западной Европе. От ответов на вопросы Саймона о будущей судьбе Голландии, Норвегии и других западноевропейских стран Гесс сначала уклонялся, но в конце концов, потеряв терпение, заявил: «Так же как мы не будем вмешиваться в дела Британской империи, так и Англия в будущем не должна вмешиваться в дела Европы… Мы, как господствующая держава Европы, не должны постоянно опасаться, что Англия станет вмешиваться в дела европейских государств».

Саймон поблагодарил Гесса за беседу и обещал довести его предложения до сведения английского правительства. Однако на этом переговоры не закончились. Киркпатрик и переводчик по просьбе Гесса покинули зал, и у него состоялась с Саймоном сверхсекретная беседа с глазу на глаз. Её содержание неизвестно общественности до сих пор. Есть основания предполагать, что Гесс передал ему письмо Гитлера английскому правительству*.

Прилет Гесса в Англию должен был, по замыслу Гитлера, стать мощной поддержкой для английских «мюнхенцев» -сторонников сговора с гитлеровской Германией. Однако верх взяли сторонники Черчилля, хорошо понимавшие смертельную угрозу, нависшую над Англией. В ночь на 11 мая, то есть сразу после появления Гесса в Англии, 6 видных представителей британских правящих кругов были арестованы, а 14 других, в том числе герцог Вестминстерский и управляющий Английского банка Монтэгю Норман, «серьезно предупреждены»⁴⁹.

Весьма показателен такой факт. Когда Черчиллю передали слова Гесса о том, какие «громы и молнии» обрушат нацисты на Англию, если она откажется пойти с ними на мировую, тот спокойно заметил: «Если бы Гесс прибыл годом раньше и рассказал о судьбе, которую нам уготовили немцы, мы испугались бы. А чего нам опасаться теперь?» У Черчилля были все основания игнорировать нацистские угрозы. Руководители английской политики к моменту прилета Гесса в Англию, то есть к маю 1941 г., не только обладали обширной информацией о готовившемся нападении фашистской Германии на СССР, но им была известна и дата нападения.

Черчилль не напрасно отказался от прямых переговоров с эмиссаром Гитлера. Английский народ не допустил бы сговора с нацистами. Простые англичане были полны решимости отстоять национальную независимость своей родины в борьбе с фашизмом. Этот главный фактор предопределил и отказ английских правящих кругов принять предложения Гесса.

В итоге Англия не пошла на соглашение с гитлеровской Германией накануне её нападения на СССР.

Таким образом, фронт на Западе для гитлеровской Германии продолжал существовать. Понятно облегчение, которое почувствовал Сталин, получив достоверную информацию, что «второй Мюнхен» не состоялся. Но на основе этой правильной, отвечавшей реальностям предпосылки им был сделан ошибочный вывод: учитывая опыт первой мировой войны, Германия не пойдет на войну на два фронта. Убежденный в этом Сталин считал, что военные приготовления Германии к войне против СССР можно нейтрализовать подчеркнутым миролюбием Советского Союза и уступками с его стороны.

Если Сталин, совершая поистине роковой просчет стратегического значения, был уверен, что военное столкновение с Германией можно оттянуть, то иначе рассуждал Гитлер. В ряде выступлений он не без оснований утверждал, что налицо самый благоприятный момент для агрессии, через год-два соотношение сил изменится в пользу противников стран «тройственного пакта». Поэтому и неудача «миссии Гесса» в Англию ничего не изменила в календаре гитлеровской агрессии против Советского Союза.

Твердая убежденность Сталина в обратном определяла действия советской дипломатии в последние недели и дни кануна войны. Разрыв между иллюзорными расчетами Сталина и реальной действительностью со всей очевидностью проявился 14 июня. В этот день Гитлер, считая их уже излишними, отменил все мероприятия, которые были призваны маскировать подготовку к осуществлению плана «Барбаросса». С этого дня ударные группировки вермахта, уже не таясь, стали занимать позиции непосредственно на границе с СССР. Гитлер не без оснований считал, что у СССР уже нет времени для принятия ответных мер…

В Москве же в этот день было опубликовано печально знаменитое сообщение ТАСС, в котором утверждалось, что Германия «неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы»⁵⁰.

С ходу как «провокационные» в Кремле отбрасывались не только донесения ГРУ и НКГБ о готовящемся вторжении, но и аналогичные сообщения советских дипломатов. Количество этих сообщений росло с каждым месяцем, и в 1941 г. такая информация шла в НКИД сплошным потоком.

Советское полпредство в Берлине буквально било тревогу. Ещё в апреле 1941 г. Деканозов представил в НКИД специальный доклад о военной и психологической подготовке гитлеровцев к нападению на Советский Союз. Вывод посла был однозначен: цель немцев — «нападение на СССР уже в ходе нынешней войны их с Англией. Переброска войск, усиленная обработка и подготовка своего населения в антисоветском духе, усиленная и спешная разработка хозяйственных планов с использованием украинского и другого сырья являются доказательством серьезности этих немецких намерений»⁵¹.

13 июня советское полпредство в Берлине сообщило, что «в течение апреля, мая и по сей день железными дорогами и автострадами войска идут (на восток. — Г. Р.) непрерывным потоком… Сейчас следует считаться с количеством войск на наших границах в Восточной Пруссии, Польше и Румынии в 140–150 дивизий, ещё 30–40 дивизий в районе Берлина»⁵².

15 июня на стол Сталина легла телеграмма полпреда из Берлина: «Новое… заключается в том, что теперь уже не говорят об этой концентрации (немецких войск. — Г. Р.) как о демонстрации Германии с целью добиться уступок от СССР. Сейчас утверждают, что дело идет к настоящей подготовке к войне с Советским Союзом»⁵³.

Реакция Сталина и его окружения на грозные предупреждения была однозначной. 21 июня 1941 г., когда до войны оставались лишь считанные часы, Берия докладывал Сталину:.».Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня «дезой» о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщил, что это «нападение» начнется завтра… То же радировал и генерал-майор Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев… Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет!»⁵⁴.

О полном отрыве советского руководства от реальной действительности свидетельствуют дипломатические «конвульсии» (иначе их не назовешь!) Сталина и Молотова в последние часы накануне немецко-фашистской агрессии.

Утром 21 июня Гитлер сообщил Муссолини, что он «принял самое трудное» в его жизни решение — завтра утром напасть на СССР, а в 21 час 30 минут, буквально за несколько часов до фашистской агрессии, Молотов приглашает к себе Шуленбурга и продолжает попытки отговорить немцев от рокового шага уверениями в добром расположении советского руководства к Германии и лично Гитлеру, в отсутствии враждебных Германии расчетов во внешнеполитических акциях СССР, в частности в Договоре о дружбе и ненападении с Югославией. «Вошедший в историю дипломатии как деятель, отличавшийся более всего своей жесткостью, граничащей с грубостью, — пишет Ф. Н. Ковалев, — Молотов выступает в этой беседе в роли „главноуговаривающего“, пытающегося словами сдержать навалившуюся уже на наши границы лавину фашистской агрессии»⁵⁵.

Через два часа по указанию из Москвы Деканозов посещает германский МИД. Риббентроп его не принимает. Посол вручает статс-секретарю Вейцзекеру вербальную ноту о нарушениях германскими самолетами границ СССР. Только за два последних месяца их было до 180⁵⁶. Советское правительство, говорилось в ноте, ожидает от правительства Германии принятия мер к прекращению нарушений советской границы немецкими самолетами. Деканозов пытался поднять вопрос об общем состоянии советско-германских отношений, но Вейцзекер, прервав беседу, заявил: «Нужно ждать ответа моего правительства… Ответ будет дан позже».

Нацистский дипломат знал, что говорил. Он знал, что для дипломатии уже не оставалось места. Через шесть часов, в 2 часа утра по берлинскому времени (в 4 часа по московскому), гитлеровская Германия напала на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война. Казалось бы, этим можно завершить исследование советско-германских дипломатических отношений накануне войны.

Однако напоследок Гитлер решил разыграть дипломатический фарс. В 5 часов 30 минут утра, когда снаряды и бомбы агрессора уже рвались на советской земле, Шуленбург появляется в кабинете Молотова. Германское правительство, заявил посол, поручило ему передать Советскому правительству коту следующего содержания: «Ввиду нетерпимой доле угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры»⁵⁷. Заметим, что именно этим заявлением гитлеровцы положили начало имевшей широкое хождение в годы «холодной войны» версии о «превентивном» характере действий фашистской Германии*.

Шуленбург явно взволнован. Он заверяет, что не может выразить свое подавленное настроение, вызванное «неоправданным, неожиданным» действием своего правительства.

Молотов спрашивает, что означает эта нота. Шуленбург отвечает, что, по его мнению, это начало войны. Отвергнув попытки германского правительства оправдать неспровоцированное нападение на СССР, Молотов завершает встречу риторическим вопросом: «Для чего Германия заключала пакт о ненападении, когда так легко его порвала?»

Этот вопрос выдает острое разочарование советского руководства тем, что начало войны не удалось оттянуть на больший срок.

К этому фарсу гитлеровцев, призванному попытаться оправдать неспровоцированную агрессию против Советского Союза, в Берлине подключается Риббентроп. Нацистский министр вручает Деканозову ноту, аналогичную той, что в это время Шуленбург передает в Москве Молотову. «Час назад германские войска перешли границу Советского Союза», -добавляет нацистский министр. Затем принимается уверять, что эти действия Германии якобы являются не агрессией, а лишь оборонительными мероприятиями.

Советский полпред прерывает разглагольствования Риббентропа: «Это наглая, ничем не спровоцированная агрессия. Вы ещё пожалеете, что совершили разбойничье нападение на Советский Союз. Вы ещё за это жестоко поплатитесь…»

И тут, как сообщает сопровождавший полпреда В. М. Бережков, произошло нечто неожиданное. Риббентроп стал уверять, будто бы он лично был против этого решения фюрера. Он даже якобы отговаривал Гитлера от нападения на Советский Союз. Он считает это безумием. Но он ничего не мог поделать, это решение принял Гитлер, он никого не хотел слушать.

Советский полпред покидает здание германского МИД на Вильгельмштрассе в то самое время, когда в Москве Шуленбург выходит из кремлевского кабинета Молотова. 6 часов утра, 22 июня 1941 г. С момента нападения фашистской Германии на Советский Союз прошло уже два часа…