Часть вторая

Умирает старый шотландец

и спрашивает у священника:

Если я оставлю все

свои деньги церкви,

вознесусь ли я на небо?

– Обещать я, конечно, не могу, – отвечает священник,

– Но попробовать можно

Вместо эпиграфа

Да, быть совестью тирана не так уж и легко. Тираны не слушают свою совесть, они просто не подозревают о её существовании, а она есть, и ей плохо оттого, что тиран живёт и действует не так, как надо. И вот меня сделали совестью Сталина (а она у него была). Приятного мало.

И дело даже не в том, что человек может быть сам по себе плохим или хорошим, дело в том, что совесть переживает и тогда, когда её обладатель сделал кому-то плохо. Переживает она за каждого такого человека. Иосиф Виссарионович делал неблаговидные поступки не только в отношении своих жён и окружения. Весь Советский Союз, так или иначе, зависел от него напрямую. К сожалению, не все в великой социалистической стране жили счастливо и строили коммунизм. Так вот именно за тех людей болела совесть Сталина, а так как именно ей меня и сделали, то жить было в такой форме не просто плохо, а кошмарно... Да к тому же Иосиф был параноиком, и все его страхи, стрессы и приступы гнева и злости пагубным образом на мне сказывались.

Скажем, сделал что-то не то Молотов, или Калинин не угодил, или, что ещё хуже, зуб у вождя заболел – он нервничает и злится, срывает злость, а мне от этого больнее, чем самому Сталину. Хотя его тоже можно понять – у него и друзей-то не было, вокруг одни шпионы, да и управлять такой огромной страной совсем непросто. И часть его тирании можно оправдать – не те были условия, чтобы обеспечивать демократичные методы управления. Но потерю стольких миллионов жизней оправдать никак нельзя, и поэтому Иосиф сейчас находится в аду на каких-то особых условиях. Что ему приходится переживать, я даже и представить себе не берусь.

Я вздохнул с облегчением, когда выбрался обратно в ад. Но это, конечно, утрируя, потому что хрен, как говорится, редьки ну никак не слаще. Во время пребывания в аду ты уже понимаешь, как надо было жить. И порой это просто шокирует – скажем, я и не подозревал, что нудить, тоже грех. Думать много всяких мыслей неблаговидных – грех. Быть нейтральным и не оказывать помощи (даже в малом и не столь необходимом) есть грех. Грехов много, и искупать их всем приходится в аду, потому что жизнь наша сложна не потому что мы грешим, а потому что Богу надо наставить человека на правильный путь посредством различных трудностей и испытаний. Но далеко не все извлекают из этого урок, и поэтому приходится им «доучиваться» в аду.

Иногда наказания бывают не столько болезненными, сколько смешными до боли. Мне как-то пришлось испытать такое – иду я по улице, значит, думаю – что вообще на этот раз будет, как вдруг навстречу мне... В страшном сне не приснится... На встречу мне, огромной толпой идут девушки. Все те девушки, с которыми я когда-либо встречался и имел более-менее близкие отношения (даже на одну ночь), которых я бросал, которые меня бросали – все. От моего рождения и до самой моей смерти. Представляете, какая это толпа для такого гулящего мужика, каким я был при жизни? И все на меня смотрят, и все мне припоминают то, как я неблаговидно с ними обошёлся, потому что по-хорошему я ни с одной из них не расстался. Стыдно! Нет, не то слово, просто. Не просто стыдно, а невыносимо стыдно, ужасно, хочется просто провалиться под землю. Это тоже, кстати, способ наказания – у каждого есть такие поступки, которыми отнюдь нельзя гордиться и лучше, чтобы о них никто и никогда не узнал. Как правило, так и бывает, ибо люди умеют скрывать собственный позор. Но в аду придумали вскрывать все такие неблаговидные поступки обществу. Но, если быть совсем точным, про все твои грешки узнают именно те люди, каким бы тебе больше всего не захотелось об этом всём сообщать. И ты медленно сходишь с ума от стыда, но деться-то некуда... В этом и состоит главная идея.

Но я отвлёкся – вижу я, значит, всю эту женскую толпу. Они на меня осуждающе смотрят, и когда я уже захотел от них убежать, они достают сначала транспарант с огромным моим портретом, потом у каждой оказываются пневматические пистолеты. Они стреляют вначале в моё изображение, а потом и в меня самого.

Вот так было весело, мне аж понравилось в некотором роде. Хотя, с точки зрения здоровья, психика моя пошатнулась. В аду тоже ведь есть здоровье души – душа меняется, проходя наказания. И я поменялся.

Посиделки на дереве

Меня сделали листиком на дереве в раю. Но не в этом раю, то есть в том, что есть на небе сейчас, а в доисторическом. Это было как бы поощрение за хорошее поведение в аду, потому что там тоже не все изверги, и если ты действительно сожалеешь, и осознаёшь, за что тебя наказывают, то можно и наградить. Правда, лист совсем не умеет думать, он просто дышит, греется на солнце и ничего более, так что для мозгов это было довольно губительно, но всё равно приятно. А вот листиком я стал необычным, прямо сказать, примечательным. Помните дерево мудрости? Ну да, то самое, заветное. Так вот частью этого дерева стал и я. По соседству со мной висело яблоко мудрости. Оно было вечно спелым и вечно гордым, потому что содержало в себе столько мудрости, что было просто удивительно, как оно не лопнуло от своего содержимого.

Вот я висел так, ветер меня освежал, и было очень приятно существовать, если бы не завёлся на дереве змей. Как он туда залез, непонятно – змеи-то по деревьям не лазают, но тем не менее, от на нашем дереве появился и стал придумывать, чем бы ему заняться? Самому яблоки есть ему не хотелось, он себя считал и без этого мудрым, а чувство голода в раю отсутствовало напрочь. И поэтому придумал он совратить кого-нибудь из людей отведать яблока, потому что надоело ему смотреть, как они по раю голяком бегают, и ничего полезного не совершают.

– Слышь, Ева...

– Чего тебе, змея?

– Яблока хошь?

– Не, не голодная я.

– Да это я и без тебя знаю. Тут никто не голоден. А просто хочешь попробовать?

– А мне и Адаму Господь запретил с этого дерева есть яблоки. Говорит, они какие-то замутные.

– Дура ты! Не замутные, а мудрые. Съешь, и будешь умной, а то вот всякие глупости говоришь тут, аж слушать противно.

– Но ведь Адам не возмущается, так что чего же мне беспокоиться?

– Да твой Адам сам пень пнем, ему и самому не мешало бы отведать яблочка, а то он только и делает, что животным имена раздаёт и впустую время проводит.

– Не знаю... Здесь в раю и так хорошо, и вообще, что такое время?

– Э-эх, тяжёлый случай. Ладно, я тебе завтра расскажу, что такое время.

И змей уполз в листву подальше от Евы. Я долго смеялся, оказывается, он совратил её отведать яблочка далеко не сразу. Я спросил яблоко: «Что будешь делать, если тебя выберут для того, чтобы съесть?»

– Ну, во-первых, меня не выберут. Для этих целей есть яблоко и пониже. Если Ева сюда полезет ради того, чтобы меня сорвать, то неудивительно будет, если она упадёт и тогда потеряет последние остатки сообразительности, как потерял их и ты, мой дорогой лист.

Я понял, что спросил глупость, потому что это яблоко действительно висело слишком высоко для того, чтобы быть сорванным. Но для проформы я ответил:

– А ведь змей до тебя дотянется. Вот он Еве тебя и сбросит.

– Змей ведь не белка. Я вишу не на дубовой ветке, а на тонкой ветви яблони. Он сам вниз полетит, если сюда заберётся. Во-вторых, не так уж и плохо, чтобы тебя съели, а то мне самому больно от той информации, что во мне находится... В будущем столько нельзя будет поместить ни на какой носитель. А, тебе всё равно не понять.

«Зазналось, зелёное», – подумал я, но вслух выражать своё мнение не стал, потому что это было бы чревато. Вместо этого я спросил:

– А змей здесь откуда?

– Так я тебе и сказало.

– Это большой секрет?

– Нет, просто неприлично рассказывать о том, к чему приложил руку сам Бог.

– Чтооо? А он тут причём?

– Так ведь это он змея сюда и забросил, когда тот спал на земле. Змеюка проснулся – видит, – на дереве находится на нашем. Он сразу смекнул, что это за дерево, и что можно придумать. Только вот, как видишь, Ева не слишком податлива насчёт яблочной диеты, если ты понимаешь, конечно, о чём это я.

– Постой, а Господь сам его подкинул, это ведь не спроста...

– Хм, а ты что думал: всё в этом мире происходит по его воле и не без его ведома. И злой змей тоже есть творение Бога, и делает то, что Господь считает нужным, хоть сам и не подозревает об этом.

– Значит, Ева съест это яблочко по божьему велению?

– Конечно.

Ух, ты! А я раньше об этом и не подозревал. Я, как и большинство, думал, что если бы она не съела это яблоко, то жили бы мы сейчас в раю... Однако, не тут-то было! Да и действительно: как представлю ораву глупых людей в раю... И вообще, как они размножаться стали бы, если прелюбодеяние грех? Почкованием? А так хищники стали нормально питаться, ведь в раю им запрещалось есть тех, кто слабее. Это ещё Саша Чёрный отмечал (про него мне яблоко поведало).

Знаете, мне стало жаль змея. Он так и не объяснил Еве, что такое время. И она ушла ещё раз. Ползучий ещё несколько месяцев пытался уговорить женскую половину поесть яблоко, но та ни в какую. Бедное пресмыкающееся уже совсем отчаялось. Змей хотел попробовать совратить Адама, но тот к этому дереву даже не подходил.

Но сладкой жизни приходит конец, и змей догадался, чем можно завлечь Еву.

– Е-ева. Поди сюда.

– Что на этот раз, змей?

– А ты знаешь, что такое любовь? Ты знаешь, что такое красота?

– Любовь – это то, что мы с Адамом испытываем к Господу. А красотой обладает Господь, красота – это всё, что есть в раю. Здесь всё красиво.

– А ты не думала, красива ли ты, красив ли Адам?

– Нет, как-то в голову не приходило.

– Да у тебя головы-то нет! – в порыве гнева сорвалось у змея, но он быстро остыл, иначе пришлось бы ему ещё долго ждать визита Евы к дереву, – Извини. Так вот, ты хочешь, чтобы тебя саму любили как Господа? Чтобы ты сама увидела, насколько ты красива?

– Неужели такое бывает? Это невозможно.

– Можно, всё можно, красивая моя, – сладко защебетал змей, – Лишь только скушай яблочко.

– Но ведь Господь запретил с этого дерева есть.

– Да, запретил. Разрешил есть всё с других деревьев, а с этого запретил. И что с того? Вы же всё равно ничего не едите. Вам не хочется. Просто Господь не хочет разделить любовь с людьми, он хочет, чтобы любили только его. Но если ты съешь яблоко, то Адам будет тебя любить тебя сильнее, чем он сейчас любит Господа.

– Ну не знаю...

– Всего кусочек. Он и не заметит... Подумаешь, одно яблочко. В раю их много. Съешь, прошу тебя.

– Ладно, давай. Только напомни мне как надо куски глотать, а то я уже забыла, как ты объяснял, а раньше мне есть как-то не доводилось.

Змей терпеливо объяснил Еве что и как в этом безусловном рефлексе делается, и скинул Еве яблоко.

«Всё, прощай сладкая жизнь», – сказало мне яблоко.

– А что так?

– Так ведь это дерево под снос пойдёт, после того, как людей из рая выгонят.

– Неужто мешать будет? Или Господь избавляется от улик?

– Юмор у тебя чёрный. Перед кем ему отчитываться? Ну не перед людьми же. Просто так надо. Раз нет людей, зачем тогда яблоки мудрости?

Тем временем Ева окончательно дозрела до того, чтобы покушать яблоко. Она откусила кусочек, потом другой и стала жевать. Проглотить она их не успела, потому что откуда ни возьмись, из кустов выскочил Адам.

– А ты что здесь делаешь? – жуя, спросила его Ева.

– Да вот Господь попросил тебя найти.

– Странно, зачем я ему понадобилась? Ладно. Ты, это, яблочко давай покушай.

– Так это же запрещённое яблоко. И ты его жуёшь?

– Да, и, как видишь, молния с неба меня не поражает. Давай, попробуй. Вон, змеюка уже полкило съел, и ничего, живой. – Это яблоко мудрости научило Еву лгать.

– Если ты просишь, то попробую.

И Адам тоже откусил от яблока кусочек. И вот как только эти двое съели это злосчастное яблоко, тут же в их мозгах стали со страшной силой плодиться извилины. Мозги стали выпирать наружу, и они вдруг поняли, что находятся голяком. И почему-то стало им стыдно, хотя даже мне, листу, было ясно, что всё равно в раю их никто не увидит. Разве что Господь, но его-то, создателя, зачем стыдиться? Он ведь в них каждую трещинку знает.

Так вот, Господь решил удостовериться, нашёл ли Адам Еву. Он посмотрел на них сверху, и увидел, что они шарятся по кустам.

– Эй, вы чего это в кустах делаете?

– А нам тебя стыдно, Господи, мы ведь голые, – отвечали Адам с Евой.

– Нет, боженька, – комментировал змей, – Это просто твои яблоки мудрости оказались несвежими.

– Сволочь, – сказало ему яблоко, – Как это мы можем быть несвежими, когда мы на дереве растём?

– Может, он имел в виду то, что вы слишком долго тут растёте. В раю-то вечное лето, – ответил я яблоку за змея.

– Так вот яблоки здесь, как раз, вечно свежие.

Тем временем Господь воспылал гневом, и стал объяснять Еве и Адаму, что пришла пора им покинуть гостеприимные объятья рая. Недолго длился разнос, и этим двоим пришлось удалиться.

Вот стоят люди за вратами рая, и матерятся.

– Ева, ну ты чего такая недалёкая, ну сдалось тебе это яблоко?

– Мне змеюка сказал, что ты меня любить будешь так же сильно, как любил Господа.

– Ну, не знаю как любить, но бить точно буду сильно...

Вот так и началось бытиё человеческое на бренной земле и закончилось моё пребывание в раю.

Часть третья

Я так отвык от мрачных подземелий ада, что испугался – как я сюда попал и что теперь будет? Но вскоре память ко мне вернулась, страх прошёл, и я спокойно подошёл к конторке.

– Эй, просыпайся, справка.

– Это ты? Чего тебе?

– Да ничего особенного. Мне просто интересно, где ад находится. Ну не под землёй же. Тут места так много, как на нашей планете не бывает.

– Мне-то откуда знать?

– Как откуда? Ты же справочная, ты должен всё знать.

– Если бы я всё знал, я бы уже давно сбежал с этой проклятой работы, поспать спокойно не дают... Говорят, что мы в другом измерении находимся. Можно сказать, в адском измерении, а рай находится в райском. Больше я ничего не знаю.

– Спасибо и на этом. Хотя нет, я ещё хочу кое-что узнать.

– Не терпится вновь помучаться? Я могу устроить.

– Да ладно тебе. Скажи лучше: ты знаешь земные секреты, вроде того, была ли Атлантида?

Седой внезапно захохотал.

– Ну рассмешил! Ты же в аду, а всё ещё печёшься о земных секретах! Кое-что я знаю, но немного, лишь то, что необходимо. У меня же работа не в том состоит, чтобы рассказывать всем, где спрятано золото партии.

– Ясно. Спасибо за справку, я пошёл мучаться.

– Иди. Приятных тебе ... Ха-ха-ха!

Ему смешно, конечно. А вот у меня отпуск закончился – когда я в раю был, это что-то заместо отпуска было. И теперь следующего могло и не быть.

Очнулся я в каком-то роскошном отеле. Глянул на себя в зеркало: батюшки, да я никогда таким красавцем не был! Я ещё минут пять на себя смотрел, не мог поверить. Прервал меня служащий, который сообщил мне о том, что стол готов.

Я спустился в ресторан и постепенно вник в роль. На этот раз меня сделали преуспевающим актёром. С какой целью, я не знал, но был уверен, что будущее не грозит спокойной старостью.

– Сегодня на ужин пикантные гусиные лапки в чесночном соусе, – сказал мне официант. Я первый раз слышал про такое кошмарное блюдо. Но ничего, съел.

– Мистер Хэндсом, – обратились ко мне, – Вас ждут.

Так, значит, я стал англоязычным. Ладно, это ещё терпимо. Теперь надо разобраться, кто это меня ждёт? Неужели этот сумасшедший режиссёр? Или опять поклонницы разведали, где я обитаю? Терпеть не могу, когда мешают жить.

Ждал меня продюсер, который составлял смету в съёмках будущего фильма и пришёл заключить со мной договор.

– Хэндсом, сколько ты хочешь за эту роль?

– За роль этого маньяка-красавчика с паранойей? Тут меньше пары миллионов не пойдёт.

– Но ведь это же даже не главная роль.

– Ну и что. Была бы это стоящая роль, так я бы и за пару тысяч сыграл, если бы она принесла мне ещё больше славы.

– Алчный ты, Хэндсом. Ну ладно, через пару дней я к тебе загляну. Тогда уже будет ясно, сколько мы сможем тебе заплатить, а ты пока читай и учи сценарий.

– О’кей.

И продюсер убежал со скоростью света. Мне ничего не оставалось, как вернуться к себе в номер.

«Я тут ради них покинул свою виллу, а они ещё не хотят платить как следует», – возмущённо думал я. Приняв душ, пора было спать. Выключив свет, кондиционер и телевизор, я погрузил тело в аэробед и сладко заснул. «Жизнь хороша», – подумал я перед тем, как заснул.

Утром подали машину. Я сел за руль и отправился в центр, дабы зайти в казино и поболтать там с коллегами по актёрскому искусству. Взяв мобильный телефон, я набрал номер и приложил трубку к уху, продолжая другой рукой вести машину (красный «Феррари», между прочим). Позвонил я своей девушке, хотя правильнее было сказать, своей очередной девушке, потому что я был слишком избалован женщинами, как Людовик Четырнадцатый.

– Привет, котёнок.

– Привет, Крис.

– Как ты там без меня?

– Не очень, скучно мне. Ты скоро приедешь?

– Да вот продюсер обещал на днях заглянуть, как только контракт заключим, так можешь сразу приезжать ко мне.

– Это что, жить в актёрском бараке?

– Да, а что такого? Впрочем, я могу тебе снять номер в отеле, и ты можешь оттуда приезжать ко мне.

– К тебе? Ну почему ты такой эгоист и думаешь только о себе? Почему я должна приезжать к тебе?

– Детка, у меня работа, между прочим. Всё серьёзно. Так что выбирай: либо барак, либо номер в отеле.

– Да пошёл ты!

Котёнок бросил трубку.

«Стерва», – подумал я, – «Ничего, ещё приедет, ещё будет прощения просить. А если что, так желающих ...»

Додумать мысль мне не удалось, потому что моя машина врезалась в грузовик, который почти внезапно появился из-за поворота. Видно я, когда разговаривал, выехал не на свою полосу.

Очнулся я лишь в больнице. Весь в гипсе, в капельницах и присоединённом ко мне аппарате искусственного дыхания. И никого рядом со мной не было.

«Хоть бы медсестра рядом была», – почему-то пришло мне в голову. Я попытался встать, но куда там! Я даже пальцами пошевелить не мог.

«Что такое?!» – с ужасом подумал я, – «Неужели я стал калекой?»

И все мои опасения подтвердились. Начиная с того дня, как я очнулся, я не мог двигаться, не мог сам есть, не мог говорить. И никто ко мне не приходил.

«Неужели про меня все забыли? Не может такого быть!» – отчаянно думал я на вторую неделю после того, как очнулся. «Может, я слишком долго был в коме?» – думал я, но ответов не было. Гипсовая клетка продолжала меня сковывать, а медсестра приходила лишь затем, чтобы убрать за мной.

«Странно, но почему никого нет? Хоть кто бы пришёл. Да и в больнице им незачем меня так долго держать, потому что я могу и дома так полежать. А людей по уходу и нанять можно». Я уже хотел было спросить об этом медсестру, но вспомнил, что не могу говорить. У меня даже глаза не моргали, а питался я через трубку прямо в желудок.

Вот так лежал я месяц, два, три... И никого, кроме медсёстер и врача не видел. Полгода, год, полтора... Лучше бы меня убили из-за того, что у меня не осталось денег на пребывание в больнице; лучше бы выбросили на улицу, сказав, что я разорился; лучше бы...

И я сошёл с ума, а потом умер. Потому что нет ничего страшнее, чем быть всеми забытым. А тем более, быть калекой.

В аду стало светлее.

– Что такое? – спросил я соседнюю душу.

– Праздник сегодня.

– Что за праздник?

– День смирения, – ответил мне сосед слева.

– И что будет?

– Обычно, в этот день ангелы из рая спускаются и освещают нас. И мы должны смиренно на них смотреть, потому что в рай уже не попадём.

«Ну я там был, вообще-то», – подумал я, – «Правда, недолго».

– Так ты был в старом раю, и листом. А в настоящем раю всё гораздо лучше.

Сначала я удивился, что мои мысли прочитали, но потом попытался прочесть мысли соседа спереди, и мне это удалось, поэтому я перестал удивляться.

– Ну пролетят ангелы, и что? Они такие красивые что ли?

– Они прекрасны. Да к тому же на этот день нас освободят от мучений.

– Днём больше, днём меньше, – пробормотал я и пошёл куда-то в сторону. Шёл я так, шёл, пока свет не потускнел. «Видно, далеко я забрёл», – подумал я, и решил вернуться. Но вернуться мне не удалось, потому что предо мной возник чёрный силуэт.

БЕСЕДА С ЛЮЦИФЕРОМ

– Эй, душа! Ты чего здесь делаешь?

– Да ничего. Гулял просто, сегодня ведь праздник.

– Почему здесь гуляешь? Здесь не положено.

– А мне откуда знать? Да и что за это будет? – усмехнулся я, потому что думал, что хуже всех этих наказаний за грехи ничего не бывает.

Тёмный силуэт призадумался.

– Вообще-то сделать твоё пребывание в аду более тягостным, чем оно есть у тебя, сейчас труда не составляет, но это не интересно. Так что прощаю тебе твою дерзость.

– Спасибо, – смущённо сказал я, сам не знаю почему. – Можно узнать, с кем имею честь?

– Да брось ты эти земные привычки спрашивать имя у собеседника. Всё равно в этом никакого смысла нет.

– Но как же тогда к вам обращаться?

– На «вы» и обращайся.

– Так не интересно.

– Но ты же ведь седого имени....

– Так его же «седой» и зовут.

– Ну ладно, зови меня Люцифер, если хочешь.

– Сам? – В ужасе вскричал я.

– Да не пугайся ты, я не такой уж и страшный. Просто я тут, можно сказать, директор. И всё. Я присматриваю за нечистью на земле, её ведь много, почти на каждого человека приходится по паре чертей с демонами. И всех их надо контролировать, а то превратят Землю в чистилище. А сам я по натуре добрый, чтобы про меня там ни говорили.

– Добрый? Но напраслину ведь не станут говорить. Тем более, в Библии...

– Да ладно тебе. Библию кто написал, знаешь? Не знаешь. Это ведь не совсем та Библия, что Бог вам с неба скинул. Она вся подправленная в целях тех, кому это надо. Священники её правили, писари, дьяконы... Не спорю, я не ангел (хотя им был когда-то), но злой-то я только по отношению к грешникам. Да и вообще – кто меня заставляет совращать людей? Не знаешь?

– Не знаю.

– Бог твой. Я ведь ему служу всё равно. Хоть он меня из рая изгнал, я ему служу здесь, и знаешь, мне это даже нравится.

– Почему?

– Ну, во-первых, у меня получается, свой филиал. Ни у кого из ангелов и архангелов такого нет. Во-вторых, я к начальству на порог не хожу, а задания волен придумывать себе сам. И к тому же у меня самый большой во Вселенной штат сотрудников – ведь нечисти на свете больше, чем ангелов, людей и всех остальных вместе взятых. А подчиняются они мне. Так что не так уж и плохо мне жить на белом свете... Хотя нет, у меня свет не белый, а скорее, красный.

– Надо же, а я не знал... Я тебе, конечно, не совсем верю, но доля правды в твоих словах есть.

– Положим, тебе и думать не надо, верить мне, или нет. Ты сейчас мой, и точка. И никто тебя отсюда не заберёт, кроме Бога, но он делает это крайне редко.

– Неужто?

– Да, бывает такое. Но только раз в тысячелетие. По прогнозам моих чертей-аналитиков, через долгое-долгое время в аду не останется ни одного грешника, потому что их число ограничено (земля-то вечно существовать не будет), а их отсюда, хоть и редко, но забирают. Поэтому когда-то ад прекратит своё существование, но это будет, смею тебя уверить, ещё не скоро. Два раза надо будет океан выхлебать, раз в год таская по капле.

– А как же вечные мучения?

– Ты больше Библию читай... Это всё древние фантасты придумали. Господь же милостив. Он позволяет душе пройти ряд мучений, и, искупив свои грехи, попасть в рай. Правда, в раю ни у кого не останется памяти о земле, об аде, о земной жизни и плотских утехах, всё будет как на белом чистом листе.

– Кошмар...

– Почему?

– Нет, так не пойдёт. Не хочу в рай.

– Почему? Первый раз вижу такую душу.

– Да ведь это со скуки можно помереть – всё хорошо, и ничего не происходит. Да к тому же вечно! Вечно! Вечно! Я даже представить себе не могу – вечно ничего не происходит, всё хорошо, и солнце светит. Я уж лучше в аду буду вечно мучаться.

– Ты что, совсем с ума сошёл? Неужели тебе так нравится мучаться?

– Не то, чтобы нравится, зато не скучно. А в раю... Вот я там был недавно, так там только змей был с чувством юмора.

– Ха, помню то времечко. Ну, тогда я тебя понимаю. Знаешь, а ведь мне тоже не совсем хочется, чтобы ад расформировали. Тогда всю нечисть сделают ангелами, и меня тоже. И будет всё, как в раю.

– Сочувствую.

– Но ничего, это будет ещё настолько нескоро, что можно про это забыть.

– Это мне напоминает книгу одну про то, как дьявол покупал душу у одного смертного за 24 года выполнения желаний. Так ведь эти года очень быстро пролетели.

– Нашёл, что вспомнить... Врут всё в этих книгах! Зачем мне покупать эти души, если у меня их полный ад? Впрочем, это мог быть не я, а один из моих подданных. Ладно, прощай, пора мне на землю, порядок наводить.

– До свидания.

– Да, я думаю мы с тобой ещё увидимся. Ты мне понравился.

Я улыбнулся.

– Беги, давай, на праздник, а то ангелов пропустишь.

– Да я уже не успею.

– Тогда садись ко мне на руки, я тебя подброшу, мне как раз по пути.

Видели бы вы лица душ, которые увидели меня летящим на руках сатаны. Не знаю, завидовали ли они, скорее нет, потому что в аду напрочь отучают завидовать и вообще, отучают совершать грехи. Но удивились все, не только Седой и бесы, но даже сами ангелы.

Люцифер опустил меня вниз ко всем остальным душам, помахал своей когтистой лапой и улетел. Внешне он был похож на пролетавшего мимо ангела, только был чёрного цвета, да и размером был покрупнее.

А ангелы, оправившись от увиденного, засветились, и стали поливать водой души, призывая их смириться, что было зря, потому что кроме новеньких, все уже давно смирились.

Четвёртая часть

После праздника наступили обычные, мрачно-красные адские будни. Для меня, как и для всех остальных душ придумали много различных наказаний, и постепенно весь ад пришёл в обычное, рабочее состояние.

Теперь пришла пора рассказать вам о том, как души в аду общались между собой, потому что вы все, должно быть, лелеете надежды повидать там своих родственников или знаменитостей. На самом деле, ничего подобного даже не мечтайте увидеть. Вы, конечно, будете помнить то, что было в вашей жизни и тех, кто там находился, но в аду этих душ всё равно не увидите. Потому что после смерти обличие меняется. Форма души совсем не повторяет форму плоти, обычного физического тела. Остаются лишь некоторые очертания, которые совсем не выразительные, а, скорее, незначительные.

К тому же, в аду вам становится совсем не интересно, кто и за что сюда попал, поэтому отпадает всякая охота расспрашивать всех об их бывшей жизни, и таким образом узнать кого-нибудь из знакомых.

Единственные души, которые имеют право узнать кого-либо, так это те, кто умер насильственной смертью. Они сразу видят тех, кто их отправил в это мрачное место, и бьют их. Душам, конечно, совсем не так больно, как бы если они были бы в обычном теле, но всё равно, уверяю вас, приятного мало.

Так что души между собой почти и не общались, не до того было. Вот и я опять погрузился в мир своей пытки, но, что на этот раз удивило меня, я попал в будущее. Оказывается, и в будущее можно в аду попасть, в этом нет ничего удивительного. Назначили меня во вторую половину двадцать первого века, там было очень интересно – много техники разной новой, а также, что неприятно, много новых разных проблем. Ну, например, новая болезнь – карсилова язва. Это летальная, неизлечимая болезнь, по внешним симптомам похожая на насморк. Но как только насморк пошёл с кровью, всё. Начинается лихорадка, и буквально через пару недель человек, скорчившись в конвульсиях, умирает.

Передавалась эта болезнь по воздуху, но как-то особо, иначе всё человечество вымерло бы. А так от неё умирало в год по два-три миллиона человек. Не так мало, как хотелось бы, но и не особо много. Тем более китайцы, коих стало три миллиарда, всё равно навёрстывали упущенное.

Я стал одним из служащих во французском бункере. Наградили меня именем Пьер, а отвечать я стал за безопасность кодов запуска ядерных ракет. Свежего воздуха нет, одни стены вокруг – работа не из приятных, но всё же и за это спасибо.

Самое печальное в будущем заключалось даже не в экологических проблемах, и не во всеобщей глобализации. Страшно стало жить, – вот в чём было плохо. Террористы довели планету до критической точки, при которой политическое положение стало совсем нестабильным, совсем хрупким.

И в четверг 2040 года пришёл приказ выпустить ядерные ракеты. Дело в том, что кое-кто из арабских стран решил показать зазнавшимся штатам, кто хозяин ближневосточной нефти. И в дело пошли ракеты с ядерными боеголовками, которые ещё в незапамятные временя изобрели в СССР. Официально ракеты такого типа уничтожили, но, видно, не все. И поэтому оборонительные силы США были не в силах сбить ракеты такого типа.

Далее, разобравшись с Америкой, пришла пора разбираться с Европой, но та не стала дожидаться удара, а решила сама нанести удар. Поэтому я и стал набирать коды запуска ракет.

Не буду подробно описывать все кошмарные события того периода, скажу лишь, что от мира осталась только Россия с Новой Зеландией. До первой ни у кого смелости не хватило добраться, а вторая находилась настолько далеко, что никакие ракеты до неё не долетали.

А я вылез через несколько месяцев из бункера и увидел, что осталось от моей любимой родины. Ничего, кроме развалин, искорёженной земли, на которой в течение многих сотен лет ничего расти не будет. Про эту войну впоследствии сложили такие стихи:

И обратив металлы в пар,

Мы по себе нанесли удар.

Мы боролись сами с собой,

И всё равно проиграли бой.

Мы засеяли смерти поля –

Врагом оказалась Земля.

Теперь вокруг лишь пустота,

Куда девалась красота?

Нет солнца больше, нет луны,

И больше нет ничьей вины.

Лежали кости на песке,

Нет больше жизни на земле...

Людей почти не осталось, а те, кто выжил, всё равно не смогли бы восстановить хоть чуть-чуть прежний вид планеты. И я постепенно разложился от лучевой болезни, исходя бредовыми видениями по поводу осознания того, что же я сделал. Ведь я тоже участвовал в этом. И теперь лишь серый вид вокруг остался от некогда зелёной части планеты.

С каким наслаждением я оказался в аду, этого просто словами не передать. В аду, надо сказать, были куда более дружелюбные ландшафты, нежели те, что остались на земле после ядерной войны. Поэтому я сразу отправился к Седому, спросить, действительно ли человечество доведёт планету до такого состояния.

– Какой ты мнительный, – ответил мне Седой, – Всё будет не так плохо, всё будет гораздо хуже... Ха-ха, испугался! Нет, глобальной ядерной войны может и не быть. Хотя отдельные участки планеты и превратятся в некоторое подобие того, что ты увидел. Так, или иначе, но человечество свой урок получит. В этом можно не сомневаться. Впрочем, это будет ещё не скоро.

– Спасибо, утешил, – сказал я Седому и пошёл восвояси. Нет, не хотел я такого планете. Мне стало стыдно за людей и жалко, с одной стороны, что я умер, и не могу предотвратить эту катастрофу; но, в то же время мне было немного легче оттого, что меня не будет там, и позор всего этого будет лежать не на мне. Трудно было разобраться во всём этом, поэтому я лишь стал ждать очередного наказания. Нечистый, который проходил мимо, как-то странно посмотрел на меня, а потом подошёл ближе, и провёл у меня над головой. В течение последующей минуты он исчез из поля зрения.

– Начальник, – докладывал кому-то Нечистый, – Кажется, у нас тут есть прозревший.

– Кажется? Или всё же точно?

– Кажется, точно. Я даже не знаю, что душе придумали пройти, но она абсолютно исправилась.

– Сколько она у вас?

– Около десяти земных жизней.

– И за это ничтожно малое время эта душа исправилась?

– Похоже на то.

– Ладно, давай её сюда. Я сам лично посмотрю.

Меня отправили к какому-то большому сосуду и сказали: «Смотри в него не отрываясь». Я заглянул, и увидел свет, после чего умер во второй раз.

– Ну что, – спросил Нечистый, – Как душа?

– Она с Люцифером разговаривала, и говорила, что не хочет в рай. Так что даже не знаю, что с ней делать.

– А мнение она не может изменить? Это же всего лишь душа?

– Всего лишь? Душа, это нечто большее, чем просто единица населения ада. Запомни это. В душе есть дух, а дух у этой души уже чистый, что очень удивительно. Поэтому Я забираю её к себе. Посмотрим, чем она себя покажет. Передай Люциферу о том, что у него в этом месяце будет повышение оклада.

– Хорошо.

И меня забрал под своё крылышко сам Бог. Не буду рассказывать, что со мной было в раю, потому что это уже совсем другая история. Скажу лишь, что если бы я опять стал жить после того, как побывал в аду, то я бы был совсем другим человеком. Ведь смысл человека в том, чтобы он оставался им даже в самых немыслимых условиях, творя только добро. Человек сам по себе создавался светлым существом, но немного не закалённым. А закаляться человек должен в трудностях, но как тяжело бы ни было, нельзя творить зло. Ибо нельзя ожидать от других хорошего, когда ты сам добра не делаешь. Но когда ты поймёшь это, становится уже слишком поздно. И понимаем мы, как нужно было жить, только на смертном одре, а ещё чаще, только в аду. Но ведь жить правильно нужно именно на земле, и нигде больше. Мир прекрасен, ибо он создан быть таким.

«... И было слово». Так начиналась Библия. «И получат грешники наказание». Так появился ад. «И стали люди жить по-человечески». Так начинался рай.