ТРЕТИЙ КУРС

The Mokrih has you

Самый отвратительный курс. Именно на третьем курсе учёба всем обрыдла настолько, что после этого само понятие «высшее образование» вызывало иронию у студентов, а дело было в том, что... Но, впрочем, давайте по порядку.

Как это всегда бывает в начале семестра, почти каждый относительно сознательный студент думает: «Вот теперь я начну учиться как следует. Буду во время всё учить и сдавать, буду читать лекции...». Когда то, в самом начале, ещё можно было, приходя домой после института, взглянуть на то, что писали в тетрадках. Но после — упаси Боже! И с началом каждого семестра ты думаешь: «Наивный чукотский ребёнок!» Как только наступает новый семестр, становится как-то не до уроков. Всегда есть множество других дел, а если их нет, то делать уроки просто лень — она корню губит пыл стремления к знаниям; есть и множество других причин, отвлекающих от учёбы, в том числе: усталость, занятость на работе, острая нехватка времени, загруженность домашними делами, неумение себя заставить что-либо делать, развлечения и тяга выпить, русский пофигизм.

И поэтому лекции открываются только на парах, дома о них забывают начисто (исключение — контрольная работа); лабораторные сдаются, как только сроки поджимают (исключение — ботаники и девочки-отличницы); стремление учить что-то дополнительно и читать учебник исчезает абсолютно (исключение — те, кто собирается всё же зарабатывать нашей специальностью на жизнь).

Однако, при всём при этом, количество отличников на нашем потоке было довольно большим, в них затесались те, которых там быть в принципе не должно, но они были, и даже стали претендовать на красный диплом. Впрочем, пусть претендуют, это их право. У нас же сейчас есть дела поважнее. Мы познакомимся с главными героями того времени, а именно с зав. кафедрой УГУ Мокрых, и самой очаровательной, но в то же время самой нервной преподавательницей Богдановой.

Хотя постойте. Все эти преподаватели уже порядком нам надоели. Давайте обсудим курс в целом, дабы из этого была хоть какая-нибудь польза, а то просто перечислять, кто и что у вёл не очень-то и интересно.

Как уже упоминалось выше, этот курс оказался самым неинтересным, в силу того, что именно на этом курсе появилась комбинация таких предметов, по которым либо ничего не надо было делать; либо надо было делать много, но бесполезно; или надо было делать сплошные залепы, потому что понять это было сложно. ТП и ОС стояли в стороне, это особый разговор, и к нему мы ещё вернёмся.

А пока отметим, что в первом семестре было просто изобилие предметов, которые назывались аббревиатурами: ТПР, ТП, ОС, БД, ОТУ, ОПД... И по всем ним мы делали залепы, как только могли, иначе было просто нельзя. В Интернете как будто кстати, был обнаружен сайт старшекурсников, на котором находились их работы, сданные нашим преподавателям ранее. Стоит ли говорить, что большинство работ, сданных ребятами и девчатами, были содраны именно оттуда? Люди даже не стеснялись исправлять в них лишь титульный лист (это приводило к различным казусам, но о них мы поговорим подробнее в отдельном разделе), и этим упрощали себе жизнь, хотя, впрочем, и не всегда.

Как всегда, перед началом учебного года, на всех нагоняли многочисленные страхи (особенно в этом преуспела наша декан, которая, разделавшись с четвёртой группой, клятвенно обещала нам оставить теперь лишь две группы), пугая разными предметами, преподавателями, и прочими ужасами. Это было особенно характерно для второго семестра. Но, как это всегда и бывает, студенты всегда выпутывались из всех затруднений и ситуаций, а потом удивлялись — неужели в прошедшем семестре было что-то действительно страшное?

Теперь пора всё же перейти непосредственно к учебному процессу. На этот раз мы это сделаем как можно плавнее и мягче, чтобы у читателя не болела голова (по крайней мере так, как она болела у нас).

Головной болью в прямом смысле, оказались «оси» — предмет, который вела Енукова Елена Анатольевна. Назвался он «Операционные системы», и почему-то во время этих пар у всех неизменно болела голова, повышалось артериальное давление и температура (позже практически такой же курс читала нам Футболкина, но это была уже совсем другая история). Голова закипала настолько, что все выбегали из 402 кабинета прочь, дабы хоть немного развеяться. Помогало, конечно, но не всегда. Этот предмет был относительно непонятен; ещё в стандартную поставку этого предмета входили лабораторные работы по различным пакостям и гадостям. Мы не знаем, может быть учебный план по нашей специальности предполагает, что все студенты должны быть гениями и ботаниками, но именно для таких студентов была создана первая лабораторная работа, выполнение которой требовало знания низкоуровнего программирования, коему нас и в помине не учили. Конечно, те несколько профессионалов из нашего потока справились с этой проблемой достойно, но вот остальным пришлось долго сочинять залепы и просить помощи у коллег с ЭВМ’а.

Было забавно наблюдать, как абсолютно не соображающий в программировании человек сдавал Енуковой профессионально оформленную программу на ассемблере с использованием функций. Елена Анатольевна засчитывала такие работы только потому, что сама знала, что большинству сделать эту работу не под силу. Правда, иногда она ставила в тупик студентов вопросами, вроде «что такое сопроцессор?», но делала это не со зла. Остальные лабораторные, касающиеся, например, работы с реестром, студенты прямиком и полностью брали из Интернета или опять же, меняли титульный лист и шрифт.

Лабораторную работу, где надо было придумать резидентную программу с произвольным заданием вообще делали как могли, и совсем не то, что требовалось.

Вернулся к нам и А. Б. Антонов, с каким-то презамутнейшим предметом — Основы Теории Управления (ОТУ). На его уроках стало как-то очень шумно, никто его не слушал, и он на нас обижался ужасно, даже стал закрывать после начала пары дверь, дабы студенты не входили более и не отвлекали его. Поэтому вначале часто раздавался страшный стук в дверь, на который Антонов старался не реагировать, но студенты, издеваясь, говорили: «А вдруг это декан?». Декан, действительно, один раз к нам постучалась. Но это было давно и неправда.

— Не ходите на лекции, — обращался Александр Борисович к тем, кто не слушал его совсем, — Я же вас не отмечаю. Для меня вообще — чем меньше, тем лучше. Пусть остаются те несколько человек, для которых интересно слушать то, что я говорю, остальные пусть даже не приходят.

Однако, студенты всё равно приходили, и это было даже странно. И продолжали шуметь и заниматься разными своими делами. Иванов рисовал, писал в стихи и играл в крестики-нолики с Куприным; девочки-отличницы пересылали друг другу сообщения-СМС, так как находились на разных рядах — это их ужасно веселило, хотя занятие это было наитупейшим. На задних рядах играли в карты, и даже в шахматы. Шахматы вообще стали очень популярны на третьем курсе. Особенно в этой игре преуспели Хохлов, Коробов, Ватрушкин и Талев, а также некоторые остальные. Играли не только на парах Антонова, но и на переменах, в «вишнёвке» и на других лекциях.

Замечательны были и лабораторные работы, кои принимал у нас Антонов. В них был настолько интересный теоретический материал, что разбираться в нём не хотел никто, поэтому по очереди мы всучивали ему то, что есть, даже если сам Антонов был против. Он, конечно, иногда посылал нас... на доработку, но наш напор всё-таки не мог сдержать в силу своей мягкости. Да и вправду — скажите, кому охота разбираться во всяких «типовых автоматических звеньях» и «автоматических системах»? Тем более, что надо было определять различные критерии устойчивости... характеристики... рисовать графики в полярных координатах и на логарифмической шкале... Муть и жуть!

Как это всегда бывает, не обходилось и без смеха: у наших студентов и до того практиковалось такое явление, как «впиши себя в бригаду», но в случае с Антоновым это было сплошь и рядом. Нер адивые студент ы просили записать себя в бригаду с теми, кто не чурался «чёрной работы» и сдавали отчёты вместе с ними, ограничиваясь либо молчанием, либо поддакиванием. Вот и вписывали себя всякие Куражовы, Димасы, и прочие... в компанию других людей. В случае с Осиной, которая также преподавала у нас на этом курсе, Губеров был в бригаде с Ивановом и странным образом появлялся только тогда, когда последний приносил Осине очередную лабораторную работу. 

Зима в тот год была снежной, из-за чего студентам приходилось преодолевать километры скользкого пути, дабы добраться до здания, в котором они проводили лучшие дни своей жизни... И путь учения также скользок, как и дорога после мокрого снегопада. На нём нас поджидает множество трудностей, всегда есть возможность поскользнуться и упасть, пока эту дорогу не посыпят песком. Но так бывает крайне редко, и студентам приходится балансировать между ледяными ухабами, используя всю свою природную изворотливость и стремление дойти-таки до конечного пункта назначения.

Второй «эпохальной» женщиной для нашего потока после Смирновой можно считать Галину Васильевну Богданову. Она и первую лекцию начала со слов о том, что в случае чего её никто не уволит, потому что заменить её некому. Начало, конечно, было пугающим, но это всё было сказано лишь для проформы. Галина Васильевна оказалась душевным человеком, не лишённым чувства юмора, но при всём при том была она профессионалом, и учила студентов как следует (в отличие от одного профессионала, речь о котором пойдёт ниже). Можно даже сказать, что в этом семестре её предмет — Теория принятия решений (ТПР), был самым полезным, самым осмысленным, но и довольно трудоёмким. К нам вернулись такие задачи, как транспортная, или задача о планировании производства, решаемая симплекс-методом. И мы на практике всё это дружно решали, не всегда, конечно, получалось; у доски некоторых Богданова просто раздирала на кусочки, (такие студенты говорили обычно: «Меня отымели») но это было даже неплохо.

Одно было скверно — иногда преподавательница становилась немного нервной, раздражённой. Это, как правило, случалось после того, как ей кто-то звонил на сотовый. Все думали, что это муж и после поползли слухи о том, что он не справляется со своими обязанностями. Однако не будем копаться в личной жизни Галины Васильевны, и можно только сожалеть, если эти слухи всё же имели под собой твёрдую почву.

Учила она нас различным премудростям принятия решений, сложных и не очень. Заставляла решать домашнюю работу, но её решали далеко не все. Зато контрольные работы приходилось выполнять всем, тогда и сказывалось нежелание посидеть дома часок-другой и разобраться-таки в сложностях решения задач симплекс-методом, при функции, стремящейся к максимуму, используя приведение к нормальной форме. Именно по этой причине некоторые студенты собирались в «вишнёвке» или в столовой и пытались все вместе понять — как и что здесь решается (или не решается). 

О Сергее Сергеевиче Мокрых у студентов сложилось очень и очень неоднозначное мнение, которое варьировалось от уважения и до презрения с ненавистью. Дело в том, что он был заведующим нашей кафедрой, и поэтому мог позволить себе некоторую фривольность по отношению к студентам, что с успехом и  делал-то придёт в маечке и джинсах и сядет на стол, то, курсом позже, закурит в лекционной аудитории... Учил он нас очень бегло, мельком, как ему того хотелось. Практическое занятие со вступлением было лишь однажды. Оно было первым, но ему суждено было оказаться и последним. На нём он рассказал немного про ER-диаграммы и на этом закончил интермедию.

— А дальше, — сказал он, — читайте методичку.

Он всегда отсылал нас к методичкам, книжкам и прочим источникам, упорно не желая ничего объяснять. Да и вообще, весь третий курс мы учились не столько на его лекциях, сколько по книге Дж. Дейта, которую Мокрый заставлял нас конспектировать. Этот конспект у многих сидел вот где, потому что даже если просто списывать с книги — упаришься, а если ещё и читать, то тогда это занятие вообще становится рутиной.

Лекции у Мокрого (предмет его назывался БД) были изумительно похожи на резюме в конце каждой главы книги Дейта: всё вкратце, основные определения и ничего более. Хотя, конечно, Мокрый нам говорил:

— Я вам читаю то, что не написано ни в одной книге.

В этом можно было не сомневаться, так как написать такое не под силу ни одному автору (как беззлобно сказал Мозговой: «Это не страшно»). Ещё Мокрый любил баловать нас россказнями о том, как он был за границей, что он там видел, какие там умные люди и прочие занимательные вещи, от которых нам было ни тепло, ни холодно.

Конечно, это большая заслуга Сергея Сергеевича — читать Дейта в оригинале на английском;

бесспорно то, что он знает не понаслышке о том, что его стезя требует большого количества оперативной памяти;

это великолепно, что он знаком с работами многих профессоров и был в разных университетах мира.

Но нам-то от этого что? Мокрый не делился знаниями, по крайней мере, действительно полезными. Может, он и был профессионалом, но он не стремился сделать профессионалов из нас; он думал, что мы сами можем ими стать и без его помощи. По этой причине вскоре абсолютно всем студентам вскоре стало по боку, что он там на лекциях нам читает по бумажке (он читал именно так, за исключением тех случаев, что брал непосредственно из своей жизни). Студенты стали шуметь.

— Вы что так себя ведёте? Будете шуметь, прекращу вести лекции. Просто дам на самостоятельное изучение, и уберу часы. Ещё стану передовым преподавателем.

На это предложение один из студентов остроумно заметил: «Да мы этого даже не заметим». И действительно: Дейт нам бы заменил Мокрого сполна. К тому же, С.С. сам говорил нам, что не всё понимает в той книге, что мы конспектировали:

— Если кто поймёт, что Дейт имел в виду, скажите мне, а то я не понимаю.

Да, ему, видите ли, сказать надо, а вот как нам что объяснить, так это «идите, читайте книгу». За это его и недолюбливали.

— Ко мне нельзя просто подойти, ткнуть пальцем в книгу и сказать: «Я этого не понимаю». Вы должны прочесть материал, хорошо подумать, и сделать выводы. После этого подойти ко мне, и спросить: «Здесь у Дейта я нашёл противоречие. А вот в этом месте я с ним не согласен». И вообще, Дейт правильно делает «недоговаривая» в книге что-либо, таким образом он заставляет вас подумать, самим догадаться.

Это, конечно, хорошо — самим думать. Но, увы, гениев и очень догадливых на нашем потоке не так уж и много, а типичное непонимание С.С. не воспринимал.

— Однажды мы спросили в школе дистанционного образования, что надо учить по каждой дисциплине, — рассказывал Мокрый, — И нам ответили, что студент обязан прочесть шесть килограммов книг, да не вообще, а на каждый предмет. Так что идите, читайте свои шесть килограммов.

Но вот в этом пункте был один сплошной облом.

— Кто из вас, — спросил нас в начале семестра Мокрый, — прочитал полностью хотя бы один учебник из университетской программы?

Все молчали. Потом поднял руку Никаноров, и сказал, что прочитал полностью много учебников. Он был единственным.

— Вот, — убедился в нашей расхлябанности Мокрый, — а книгу Дейта вы прочтёте полностью.

Вообще-то он был частично прав — эту книгу многие прочитали процентов на 80, некоторые — на сто, а остальные — не читали вообще. Но для общей массы студентов это был огромный показатель. За все пять курсов не то, что шесть, килограмма литературы не наберётся, такого, чтобы он был полностью прочитан нами. Если студент и читал что, так это было либо не относящееся к учёбе, либо что-то по той теме, что в будущем могла пригодиться. Единственное достижение Мокрого в обучении нашего потока в этом и состоит — он заставил нас прочитать одну толстую книгу почти полностью. Больше он нас ничему так и не научил.

Светлана Геннадьевна Светлова у нас на очереди. Запомнилась она студентам как самый «свой» преподаватель. Это такие учителя, предметы которых особой сложности не вызывают, а если всё же что-то не ладится-то и не страшно. Как говорят студенты, такие предметы «не напрягают». Точно такие же слова можно было сказать и в отношении «Основ предпринимательской деятельности» — дисциплины, которую она нам преподавала. Изучали мы различные виды собственности, формулы амортизации, основы налогообложения — и все довольны и счастливы. На лекциях бурно обсуждали российские особенности бизнеса, законов и прочих перипетий, за что на лекциях можно было появляться чаще. На практике решали различные задачки, вот, пожалуй, и всё.

Философия — это следующий гуманитарный остров в нашем техническом беспределе. Сам этот предмет — довольно познавательный, интересный и обогащающий наши серые клеточки мозга. Правда, на нашем потоке не все нуждались в этом обогащении, однако, Николай Максимович Орлов порой рассказывал нам действительно интересные вещи. Правда, иногда, какой-нибудь Караваев как ляпнет: «В древней Греции не было письменности. Она не была ещё развита», что хоть стой, хоть падай. На это Николай Максимович отвечал:

— Мне как-то говорили что-то похожее. Сказали: «Греки развивали философию и охотились на зверей».

Н.М. однажды даже устроил нам контрольную, но она была не страшной (то есть можно было списать). Он единственный, кто ответил на постоянные наезды Дружинина на преподов насчёт того, что пора заканчивать лекцию:

— У вас неправильная фамилия. Вас следовало бы называть Вражинин, но никак не Дружинин, — и надо же, практически сразу после этого случая Дружинин перестал на кого-либо наезжать.

Так мы и развивались, изучая течения философии. Правда, когда Орлов рассказывал нам про Канта, который, несмотря на зрелые года, открыл в себе дар стремления к науке и энтузиазм, произошёл казус.

— Основные философские произведения Канта были им написаны под влиянием большого...

— Косяка, — предположил явно недалёкий Караваев.

— Нет. Вообще многие великие люди считали, что стимулировать подобным образом своё воображение могут только слабые волей и духом люди. А Кант писал под влиянием огромного мировоззренческого кризиса, вызвавшего переворот в мышлении Канта.

Несмотря на столь достойный ответ, весь поток дружно и весело засмеялся.

На семинарах по философии было также иногда весело, особенно тогда, когда некоторые из нас воображали себя достойными преемниками античных корифеев философской науки. Так, например, Куражов всё пытался доказать, что возможно передать все оттенки цветовой гаммы, используя только оттенки серого. Может, он был слишком увлечён идеологией программистов, которые бы Клаверия поняли, но его идея показалась абсурдной абсолютно всем.

— Попробуйте передать всю палитру звуков, используя только звук «ля», но различной громкости. Уверен, у вас ничего не получится, — сказал по этому поводу Орлов.

Первая группа пошла ещё дальше. У них там вообще подняли тему то ли феминизма, то ли ещё чего из той же оперы, и поэтому кто-то сказал, что девушка это не человек. Понятно, что женская половина этой группы возмутилась, но всё же было забавно слышать, как отличница Худенко буквально доказывала эту самую мысль, утверждая что «женщина очень важна для человека».

В целом же, семинары проходили в свободном полёте, где приветствовались любые здравые суждения. Даже не обязательно было толкать длинные речи или показывать то, что ты читал наисложнейшие мысли Бахтина или Сократа. Иногда достаточно было просто сказать «ну да», как это сделал Иванов, и всё. Можно было считать, поучаствовал в семинаре.

Заев также продолжал в этом семестре работу с нами. Правда, на этот раз он всего лишь принимал курсовую работу. Она заключалась в следующем: требовалось либо написать обучающую программу (вроде тех, что мы делали в прошлом семестре), либо начертить схему по заданной формуле. Ясное дело, подавляющее большинство студентов взялись за программы, схемы делали только те, кто совсем уж не соображал в программировании.

Учебные программы, что ему сдавали, были чуть улучшенной копией лабораторных прошлого семестра (тогда он, кстати, давал нам по выбранным темам лабораторные работы студентов прошлых курсов. Мы на эти работы смотрели, перенимали опыт и исправляли ошибки), а первые пять сдавших были освобождены от защиты этих самых своих «произведений». Забегая вперёд, скажем, что все со сдачей курсовой работы справились. Правда, те, кто рисовал схему, так её и не выполнили в срок, но Заев был щедр и поставил им тройки. Больше по этой теме сказать нечего, за исключением того, что он отмечал нас каждую субботу.

Иногда в процессе обучения возникает такое ощущение, что кое-что происходит не так. Совсем не так, как надо. Абсолютно не так. Не этого мы хотели, не это нам надо, да и вообще неплохо было бы пересмотреть учебную программу. Именно такое ощущение вызывал предмет «Технология программирования» или «Теория программирования», уже не важно. Весь курс был, видимо, рассчитан на уже бывалых и опытных людей, которые способны понять и принять предлагаемый им материал, претворить в жизнь излагаемые подходы. Студенты же — люди смертные. Из них таких ответственных, для которых можно было прочесть лекции по данн ому направлению — процентов ноль, если не меньше. По этой причине ТП был абсолютно ничего не значащим предметом, как и ОТУ, ОС, Организация ЭВМ... И лабораторные к нему сдавались абсолютно залепонным образом: что есть, то и сдавали. И опять же, здесь практиковалось явление »впиши себя в список участников проекта», согласно которому работу делал один студент, а остальные (если их было несколько) появлялись только во время сдачи, и в остальное время участия в проекте не принимали.

Конечно, первую лабораторную работу Осина принимала не сразу — диаграмму Ганта и структуру входных данных по Джексону мы научились строить далеко не сразу. Но в остальных случаях всё было довольно просто, и только с виду казалось сложным. Такова была вторая лабораторная работа, копировавшая последнюю работу прошлого семестра. Далее Осина придумала дать нам олимпиадные задачи, задание которых иногда было написано на английском языке. Это, дескать, чтобы не забывали, чему вас учили на английском. Ну да нестрашно, ибо «промтом» (электронным переводчиком) мы все к тому времени владели в совершенстве. На третьей лабораторной подробно останавливаться не будем, а вот четвёртая лаба была просто до ужаса смешной: нас заставили рисовать трёхмерную графику, не объяснив при этом практически ничего. Пришедший на лекцию «раскидать что к чему» студент старшего курса Бывалко говорил нам много разных вещей, уточняя при всём при этом, что «так никто не делает», а как же все делают, не говорил. Иными словами, опять же, пришлось делать залепы. Тут в ход шли все средства — от сносного умения рисовать в «Билдере» или в Бейсике, до наглого надувательства, которое заключалось в том, что необходимые фигуры рисовались в трёхмерном редакторе (а не вручную, как это надо было делать), сохранялись в картинку, которая в программе просто выводилась на экран. Это, знаете, как если бы вам предложили нарисовать маслом картину, а вы сфотографировали объект, и вставили фотографию вместо холста в рамку.

Самым главным отличием этого курса стало то, что в аудитории для лабораторных работ никто ничего не делал. Практически все студенты выполняли задания дома, у друзей, но не в универе. Причины этому были: как-никак, повышался профессионализм; повышалось число залеп (их при учителе делать было неудобно); дома было просто комфортнее. Этим мы очень отличались от коллег по факультету — ЭВМщиков, те, как ни зайди к ним в компьютерный кабинет, постоянно там сидели, работали, сращивали. 

Мы и коллеги с ЭВМ (пара слов)

Два потока. Одни и те же люди. Одно и то же направление специальности — компьютерное. Но почему-то различались мы с ними очень. Главное отличие было в том, что со временем мы поняли, что нас ничему полезному не учат, а их учат. Второе отличие состояло в том, что мы всегда чувствовали себя как дома, даже когда были в гостях, то есть на паре у ЭВМщиков. Поведение нашего потока оставляло желать лучшего, в то время как они вели себя тихо и почти не разговаривали. Зинковский объяснял это тем, что у них на потоке девушек мало, и с этим утверждением легче согласиться, нежели опровергнуть.

Они действительно учились, делали что-то; быть может, не совсем усердно, но уж точно, лучше нас. Иначе почему они всё время были в компьютерном кабинете, и кодировали, моделировали, программировали? Не из-за развлечения же. Им даже ассемблер давали, а нам нет. Посему уровень профессионализма в программировании у них был выше, нежели чем наш.

При всём при этом мы считали себя лучшими, и специальность нашу тоже считали лучшей, но почему-то случаи переводов из нашей специальности на ЭВМ были, а вот наоборот — не случалось. 

Осина на лекциях постоянно давала нам какие-то сведения насчёт курсовика, что должен был по плану быть у нас в следующем семестре, какие-то временные диаграммы, графики и требования. Забегая вперёд, скажем, что на всё на это, мы с чистой совестью, забили.

Напоследок, расскажем вам о сдаче лабораторных по презанятнейшему в своей неоригинальности предмету, название коего — Базы данных, то бишь БД. Мокрый, как это уже упоминалось выше, дал вступление к практическим занятиям всего лишь один раз. Во всех остальных случаях он отсылал нас к своей методичке и другим различным книгам по языку SQL (на нём, если кто не знает — пишут собственно запросы к базам данных). Сам же он почти ничего не объяснял: в тот день, когда он впервые начал принимать работы, была относительно подробно рассмотрена всего лишь одна работа — Неспящего из первой группы. В остальных случаях Мокрый просто смотрел, зачёркивал элементы ER-диаграммы (в которой мы строили модель нашего университета: кафедр, факультетов, групп со студентами и прочие вещи, вроде учебного плана), сетовал на то, что в атрибутах нет кодов, и отсылал нас куда подальше искать истину.

— Приходите в следующий раз. — Говорил он нам, не объясняя ничего. Это было для некоторых студентов абсолютно непонятным и необычным — как так, преподаватель не хочет подсобить студенту? Некоторые из них пытались выбить из Мокрого что то, но он упорно не желал ничего объяснять:

— Те, кто уже у меня был, больше ко мне не подходите. Придёте на следующей неделе. Читайте книги.

Ещё Сергей Сергеевич говорил о том, что он принимает работы в режиме конвейера, то есть пока есть работы — он работает, как только возник перерыв — он уходит. Сами понимаете, что за этим следовало.

Мы не знаем, на какой частоте работал «процессор» Мокрого, но всем нам кажется, что работал он абсолютно случайным образом — Мокрых мог принять ту же самую работу на предыдущей неделе, и презренно отвергнуть её на следующей, обдав студента грудой слов, свидетельствующих об отсутствии у оного задатков к изучению «столь необходимого и важного предмета».

Ещё более странный парадокс, заключался в том, что те, кто скачивал отчёты с Интернета (там были готовые отчеты по различным предметам, включая и БД. То-то некоторые удивлялись оперативности иных студентов по сдаче отчётов) проходили «конвейер» Мокрого без проблем, а те, которые пытались сделать работу сами, неизменно попадали впросак — Мокрый их валил. А в качестве примера по всё той же первой лабораторной работе, приведём следующий — один, студент, не отличавшийся усердием к учёбе, сдавал Анатолию Ивановичу отчёт, благополучно содранный из Интернета. Когда Мокрый попросил его показать, где на ER-диаграмме связи, а где сущности (то есть вопрос, равноценный вопросу, сколько будет дважды два), то на лице этого студента возникла такая растерянность, что одного взгляда на оное было понятно, что человек не просто не шарит, он вообще полный ноль. Заикаясь, парень выдал наугад, что есть где, даже ошибся, но Мокрый этого не заметил, или предпочёл не замечать, и зачёл ему эту лабораторную работу. А вот остальных почему-то мочил не на шутку, заставляя при этом рассказывать ему всё и вся, все понятия по своей методичке, касающейся подобного моделирования. Вот как прикажете понимать после этого таких преподавателей?

Теперь отвлечёмся... нет, отвлекаться будем на третьей лабораторной, а пока у нас идёт вторая. Заключалась она в том, чтобы по построенной ER-диаграмме образовать таблицы с ключами и показать приблизительное их содержимое. В этот раз возникли нешуточные противоречия между некоторыми студентами и Мокрым. Дело в том, что к моменту сдачи второй лабораторной слишком многие студенты «просекли» существование заветного сайта в Интернете, и стали ему сдавать практически идентичные работы. Причём он нет, чтобы послать таких студентов на доработку, стал зачёркивать таблицы, не уточняя при этом, что не так. Говорил просто «неправильная структура». Ему никто не возражал, но всё же один раз нашлись смелые, которые так и сказали ему, что он почему-то принимал такие лабораторные на прошлой неделе, а теперь нет.

Мокрый разозлился не на шутку, он сказал: «Будете мне возражать, придётся вам сдавать эту лабораторную работу до конца семестра». И продолжал грузить народ вопросами, вроде «что та кое-индекс?». Ему, конечно, пытались отвечать, но, увы, и здесь возникли казусы, и казусы нешуточные. Мокрому не нравились иные определения «индексов», «ключей» и он не принимал объяснения данных терминов от студентов, если это было так. Причём он не уточнял, в какой же книге находится то, что ему нужно. Как-то особо одарённые ботаники принесли ему новую редакцию Дейта, в которой объяснялось, что же такое индекс. Так С.С. даже в ней нашёл то, что ему не понравилось, ссылаясь на то, что видимо переводчик не знаком с тонкостями профессии, и поэтому определение вышло неправдоподобным. В связи с этим, Иванов как-то спросил Мокрого, по какой книге надо было читать определение, чтобы ему оно вкатило. Мокрый сказал: «Ничего себе вопросики с подковыркой! В прошлые времена ученики смотрели на преподавателя потупив очи, а ты тут...». Так и сказал. Но Иванову было всё равно, что ему говорили, потому что он никогда не боялся учителей. И правильно делал, потому что испуганный властью учителя студент для первого, как кролик для удава.

А пока остановимся на том, что Мокрого хотели даже заказать, потому что его методы приёма лабораторных очень раздражали студентов. Разведали, что стоит это дело 500 $ и если сброситься всем потоком — выйдет немного. Правда, до реальных движений в этом вопросе дело не дошло, потому что Мокрый всё же засчитывал понемногу лабораторные, а как только он это делал — злость проходила.

Итак, во время приёма второй лабораторной работы Мокрый спрашивал что такое «индекс», а вот третья лабораторная работа касалась выполнения запросов: это когда из электронной таблицы извлекается информация по определённым критериям. В этой лабораторной также возникла сложность, опять серьёзная. Но о ней мы расскажем после того, как немного отвлечёмся от теории.

Мокрый, как он нам говорил, был настоящим корифеем в области реляционных баз данных, но почему же тогда он заставлял нас писать базы данных на допотопном FoxPro 2.5, вышедшем аж в 1993 году? На дворе, между прочим, стоял 2003 год, в это время господствовали новейшие пакеты по составлению баз данных, а мы были вынуждены плавать в морально устаревших условиях, которые предоставлял нам FoxPro 2.5. Когда об этом узнал преподаватель аналогичного предмета из конкурирующего (причём, весьма успешно) университета, он засмеялся и сказал, что гнать надо такого зав. кафедрой вон. Но Мокрый, похоже, уходить никуда не собирался, и поэтому гнул свою линию. И приходилось нам бороться со всеми «глюками» этой устаревшей программы, один из которых заключался в том, чтобы запустить-таки её в операционной системе Windows® XP. Для этого существовал патч, исправляющий этот недостаток, но, увы, о нём узнали только в следующем семестре и от незнания устанавливали на свои компьютеры лишнюю операционную систему, вроде Windows® ME в которой FoxPro работал относительно стабильно (для справки: установка и настройка операционной системы занимает от часа до двух дней).

Вернёмся к нашим баранам, то есть к студентам. Они всеми методами старались залечить Мокрого, выдумывали свои определения, и упорно не желали делать лабораторные самостоятельно в таких кошмарных условиях (и ещё по причине лени). Но Мокрый был мастер играть на нервах, и задавал студентам ненавязчивые вопросы, вроде «почему здесь стоит оператор HAVING, где на самом деле должен быть WHERE?»

Студенты, вообще то, здесь были не виноваты — программа FoxPro сама так генерировала текст SQL (то есть сама ставила оператор HAVING вместо WHERE), который был, почему-то несовместим со стандартом SQL-92, о котором мы читали у Дейта и следования которому требовал С. С. Но объяснить это Мокрому было под силу разве что самому Дейту, или, на худой конец, Биллу Гейтсу. Мы же — простые смертные, подгоняли свои запросы под требования Мокрых, и тогда он не выдавал никаких возражений, лишь комментировал работу новыми вопросами: «В каком случае используется HAVING?». Если студент всё же отвечал ему правильно, мол «HAVING используется только в случае сгруппированных таблиц», то Мокрый не терялся и тут же задавал следующий вопрос: «А что такое сгруппированная таблица?», на который ответить было уже не так просто.

Последняя, четвёртая работа, заключалась в том, чтобы создать отчёты с использованием средств FoxPro.

— Вы должны сделать отчёты таким образом, — объяснял Мокрый, — Чтобы в них было несколько групп студентов. Под каждой группой должен быть под итог и должна стоять подпись «ИТОГО». В конце отчёта общий итог также с надписью «ИТОГО».

Это самое слово («итого») он произносил протяжно и очень забавно. Поэтому студенты старались, и пихали это слово куда только было можно. Но на этот раз Мокрых тоже нашёл к чему придраться — во-первых, он запретил использование средств Word’a в отчётах, и сказал, чтобы мы делали картинки непосредственно из FoxPro (потому что в случае отмены такого запрета, работу непосредственно на FoxPro можно было и не делать — достаточно было просто набрать текст отчёта, или, что ещё лучше, содрать его у кого-нибудь); а во-вторых, он стал придираться к следующему: «У вас здесь написано, что оценка должна быть больше двух. Получается, что результат будет содержать всё равно все оценки, и, следовательно, будет бесполезным, а я вам говорил, что отчёт должен быть полезным, а не ненужным». Студенты терялись, а Мокрый посылал их в увлекательное путешествие в мир искусства создания залепных работ сроком на неделю. Лишь один студент умудрился отстоять свою точку зрения, сказав, что смысл отчёта состоит в том, чтобы показать только успевающих студентов, «не двоечников». И такое объяснение прокатало (иногда в таких делах просто необходимо применять смекалку, только так и можно «выплыть» из трясины несданных лабораторных работ).

На этой лабораторной работе семестр закончился.

Мы не рассказали вам только об одной «идее фикс» нашего зав. кафедрой. Он говорил неуспевающим студентам: «Все те, кто не сдал мне лабораторные работы в срок, рискуют уйти в бакалавры. Я вам зачёт не поставлю, если вы собственноручно не напишите заявление о переводе». Как сказал один из студентов, «у Мокрого когда-нибудь будет своя стая бакалавров», то есть тех, кто учится четыре года вместо пяти. Правда, декан наша (за что ей спасибо), крылышки-то Мокрому пообломала, сказав, что он не имеет права принуждать студентов к переводу, да и вообще, наш поток, по её словам, оказался одним из самых лучших (наверное, она имела в виду количество ботаников на душу населения). И Мокрый никого в бакалавры так и не отправил.

Все эти перипетии нашей жизни подходили к концу, впереди опять была сессия. 

Сессия... Как много в этом звуке, для сердца нашего слилось... Правда, неизвестно, что в нём отозвалось, но тем не менее. Эта сессия была на удивление зависимой от зачётов, ведь в ней было лишь три экзамена, зато целых четыре зачёта и один курсовик.

Во время проставления зачётов к нам зашла декан, и Мокрый мигом испугался, стал ставить всем зачёты. А до этого он говорил: «Те, кто будет плохо мне сдавать лабораторные, будут учить и учить. В конце ещё лучше отличников материал знать будут». До этого не дошло, зато Мокрый стал проверять конспект по Дейту. Здесь он снова оказался оригинален — заставлял студентов расписываться на каждой странице конспекта, дабы исключить подделки. Как уже говорилось в главе, посвящённой первому курсу, догадаться самому расписываться у него смекалки не хватило (или просто лень было); по этой причине те, кто вообще не делал конспект, сдавали ему чужие, в которых роспись замазывали штрихом (то есть корректором). Опять же, из-за стремления заставить студентов трудиться или выполнять бесполезную работу ничего хорошего не вышло, потому как некоторые студенты отключали любую мозговую деятельность и переписывали все гениальные и передовые мысли Дейта 1993 года абсолютно не думая и не вчитываясь в содержимое, точно также, как в Советское время студенты писали конспекты классиков марксизма-ленинизма.

По запаре он даже поставил кое-кому зачёт по предмету, который собирался вести у нас лишь курсом позже.

Богданова валила лишь нерадивых студентов, хотя иных и вытягивала буквально за уши, как, например, Куражова. Что ни говори — нравился он иным преподавателям, хоть и был парадоксальным студентом, асом по выпивке и безделью. Остальные же получали зачёт, если у них были написаны все контрольные (их было две или три), и отвечали хотя бы на один вопрос, касающийся теории. Скажем, надо было объяснить обратный метод решения симплекс-метода. Иногда следовало «конвертировать» задачу из обычного метода в обратный. Да и вообще, вопросов было уйма. И на все из них нам приходилось отвечать, с чем мы и справлялись достойно (правда, далеко не всегда с первого раза).

К Антонову за зачётом подходили так: либо со щитом, либо на щите. Причём, как правило, на щите был сам Антонов. Втуливали ему его лабораторные, хоть те и были либо списаны, либо сымпровизированы, и он принимал и ставил зачёты. Добрейшей души человек!

Про Заева мы уже говорили, поэтому повторяться не будем, зато про ОПД поговорим с удовольствием, потому что это один из немногих предметов, о которых можно вообще поговорить с удовольствием. Согласно учебному плану этой дисциплины, мы должны были трудиться над созданием фирмы, учитывая: всё, что она производит, зарплату работникам, рентабельность, основные фонды, взнос уставного капитала, налоги, амортизацию основных средств и прочие вещи. И вот, постигая все эти аспекты в течение учебного семестра, требовалось рассчитать рентабельность производства, его актуальность и прочие аспекты. Чем нам всё это понравилось — Светлана Геннадьевна принимала очень мягко, хотя было более чем видно, что все (или, по крайней мере, подавляющее большинство) из этих работ были взяты из Интернета и немного переделаны под наши нужды. Точно не известно, сдавали ли наши предприятие «крематорий», но о нём было известно, и его можно легко найти на одном из сайтов, где валяются тонны рефератов. Так вот, садится группа из энного количества человек за стол, и начинают сдавать, причём сдача происходила очень интересно: мы вместе со Светланой Геннадьевной исправляли все «переборы» и ошибки. Это было очень весело, студенты экранно и артистично хлопали себя по лбу, и продолжали импровизировать, потому что если в этой работе и разбирался кто, то не более одного человека из бригады. Был такой случай: как раз в день получения зачёта в бригаду из пяти человек добавился шестой (это была Горбылёва. Работу сдавали Зинин, Муров, Ким, Губеров и Иванов, который её и «сочинил»), и все шесть получили зачёт. За это мы всегда отзывались о Светлане Геннадьевне хорошо. И будем так отзываться и впредь.

После зачётной недели шли у нас экзамены. Что можно о них сказать? Экзамены, как экзамены, только два из них были похожи друг на друга, а один можно было получить и автоматом. Это была философия.

Уж кто-кто, а Орлов извергом никогда не был. Получить его экзамен автоматом ничего не стоило, надо было просто участвовать в его семинарах и хоть немного появляться на лекциях. И всё. Но всё же, если ты не отвечал на семинарах, то и экзамен можно было сдать просто — рассказываешь то, что хочешь; то, что учил. Он тебе говорит — расскажи-ка мне, дружок, про Пифагоровы штаны. Ты идёшь, ищёшь, что тебе ответит по этому поводу «Яндекс», и приходишь на экзамен с тем, что накопал. Так что не сдать его могли только совсем «дауны», либо очень ленивые.

Как раз про последних мы и поговорим. Таким пришлось договариваться. А договариваются у нас, как всегда, на материально-денежной основе. Ну так вот, когда пятого числа философ вышел покурить, у него спросили насчёт «альтернативной сдачи экзамена», т. е. сколько надо заплатить, если у тебя вообще ничего не сдано и ты не ходил на лекции. Философ сказал, что 700 рублей стоит четвёрка, а 1000 — пятёрка (правильно делает — уж по философии получить что-то ниже четвёрки можно, только совсем на неё забив, это вам не вышка, где надо было примеры решать). Тем временем, большинство из студентов находились в 813-й аудитории и ждали Орлова, а на доске было написано ФИЛОСОФИЯ — RULEZZZ:) и 

repeat

сдавать (долг[I]); 

until автомат (5);

Самое прикольное началось, когда те, кто решил купить экзамен, попросили тех, кто сдаёт недостающие семинары, выйти.

Видели бы вы лица девок, которые вышли из кабинета через некоторое время, забашляв (заплатив то бишь). Это была смесь удивления, восторга, радости и ещё неизвестно чего. Потом ещё некоторое время, кто-то что-то сдавал, и нас опять попросили выйти. Ну это совсем смешно. Два раза! Ведь всё равно мы всё знаем, кто кому и сколько платил. А те, кто забашлял, говорят: «Если бы вы не вышли, то он бы себя некомфортно чувствовал». «Не факт», как любил поговаривать сам Николай Максимович.

Слово о взятках

О взятках уже сказано столько, что, казалось бы, можно и не начинать. Со всех сторон газеты и телевидение трубят нам, что нерадивые преподаватели берут взятки, буквально выбивают их у студентов и школьников в силу того, что зарплату им платят, мягко говоря, низкую. Что ж, это случается, бывает, но пару слов всё же скажем.

Если говорить предельно честно, то в нашем институте (не в универе, а именно в институте) надобность обязательно платить взятки отсутствует. Их платят только нерадивые студенты за то, что сами не учились, так что в принципе, факт приёма денег и взяткой-то считать нельзя. У всех успевающих студентов надобности платить преподавателям или иным работникам института не возникает. Но если вдруг ты по какой-то причине сдал экзамен на ту оценку, которая тебя не устраивает, далеко не каждый преподаватель разрешит тебе пересдать. Иначе — или смириться, или платить. А платить нужно не только преподавателю, но и декану. Средний размер таких «отчислений» — триста баксов. Но такие случаи бывают относительно редко, хоть, конечно, искренне жаль иных студентов, попавших в такую «кабалу».

Говорят, конечно, что в гуманитарных отделениях нашего универа встречаются «звери», которым просто необходимо давать взятки, но однозначно утверждать не будем.

Зато в других универах препода отрываются по полной. Даже в автобусах можно слышать разговоры отрешённых студентов о том, что они не знают, как дальше быть — препод требует взятку. Без неё — отчислят.

В одном из многочисленных университетов нашего города один преподаватель брал взятки не только в денежном выражении — ему даже коньяк приносили. Правда, он всё же предпочитал денежный эквивалент: когда ему однажды предложили коньяк, он сказал: «Давайте лучше деньги. Коньяк я сам куплю».

«А сколько нужно платить?» — спросите вы. Отвечаем: договариваться «по части санчасти» иногда недёшево. Это зависит от преподавателя и его амбиций. Иные меньше $200 не берут, другие довольствуются 1000 рублями, некоторым достаточно и 500 рублей, а наша единственная и неповторимая Футболкина вообще принимает 100 рублей «на канцелярские товары». 

Следующие два предмета будем рассматривать вместе, потому что они были из одной оперы — компьютерной. Абсурдность лабораторных работ по этим дисциплинам (ТП и ОС) мы уже обсуждали выше, абсурдность теории была чуть ниже, но всё же была. В связи с этим, нам пришлось не столько усердно запоминать материал, сколько научиться гибко мыслить, дабы сочинить всё то, что от нас требовалось в билетах, притом похожее правду.

Как вспоминал Губеров: «Помнится, мы Осину сдавали. Я сижу, позади меня Муров, впереди — Ким. Я пишу: сочиняю. Пишу то, что просто в голову влезет. Они у меня списывают. В результате я получил пять, Ким — три, а Муров — два. Но потом они пересдали, и получили „четыре“ и „пять“».

В принципе, так же мы сдавали и ОС: там было четыре варианта билетов с двадцатью вопросами. Этот предмет был более серьёзен, нежели Т. П., но его также давали нам не совсем так, как следовало бы. Просто когда действительно сталкиваешься с принципами устройства операционной системы, тогда понимаешь-то, что нам излагали, это были какие-то общие принципы, можно даже сказать справочного характера. Только некоторые из них были полезны, а в остальном — ничего действительно стоящего. Вот поэтому сочинение также имело место. Но так как преподаватели попались не шибко грозные, то и успеваемость, соответственно, была высокой.

Окончание сессии надо было отметить, потому что с окончанием этого семестра наступал «экватор» — ровно половина учебы позади. Впереди — столько же. Правда, отмечал это событие не весь поток. Как всегда, решение принималось наспех: «Пойдёшь? Нет. Пойдёшь? Да», поэтому набралось не более десяти человек, которые собрались в кафе и отметили там это дело как следует.

Алкоголь в жизни студента

Если вам скажут, что без выпивки учиться невозможно, то это не совсем правда — ведь на лекциях большинство студентов — трезвые. Скажем так: с её помощью учиться не так тоскливо, если больше занять себя нечем.

Студенты — тоже люди, и им надо расслабляться, вот они и выпивают иногда. Это происходит разными путями и способами. Вообще говоря, видов застолий бывает много: с мордобоем или без; с противоположным полом или без; когда водки много или мало; когда атмосфера нездоровая или когда дружный коллектив; в шумном многолюдном месте или у кого-нибудь на квартире (природа тоже вариант) и т. д. и т. п.

Если рассказывать обо всех пьянках нашего потока, то выйдет книга, равная по объёму «Войне и миру», но этого делать вовсе не обязательно. По словам одного студента, «когда после такого вот приятного времяпровождения тебе показывают фингал у друга, поломанные кровати и стулья, выбитые стёкла и сорванные обои, то невольно возникает удивление — неужели это сделал я?». Именно по этой причине рассказать о ходе проведения процесса «опьянения» сложно. Спросите у любого участника таких «высокоградусных» событий о том, что там было, и вам не ответят.

Но об одном случае упомянем особо: когда вторая группа собралась у Анны Галиновой на даче, то все упились очень и очень неслабо. Кое-кто решил, что он марафонец и стал бегать по всему посёлку (дело было зимой) почти без одежды. Но больше всего не повезло Сане Губерову — он нажрался до такой степени, что просто свалился возле печки. Из неё на него упали угли, и он загорелся. Слава Богу, что его потушили.

Перед экзаменом или зачётом пьётся пиво, после — «не пиво». А окончание сессии грех не отметить парой-тройкой бутылок (или ящиков) «огненной», потому что большей радости для студента до пятого курса просто не существует.

В следующем семестре стипендию подняли. Ах, да. Мы забыли рассказать вам про стипендию...

Стипендия — зеркало экономики

Когда слышишь от старого поколения слова о том, что раньше на стипендию можно было проехать из одного конца страны в другой, да ещё и вернуться обратно, то возникает ощущение того, что тебе просто рассказывают байку. У нас стипендия была маленькой. Меньше, чем в других институтах; меньше, чем в других университетах. На первом курсе минимальная стипендия была равна 260 рублям. Повышенная отличалась рублей так на сто пятьдесят. Постепенно, скрипя зубами, её поднимали.

Выдавали «степуху» в главном корпусе для всех институтов сразу (сами понимаете, какие там стояли очереди), поэтому от каждой группы выбирали казначея, который эту стипендию там получал, а после — раздавал нам. Ему за это полагалось пять рублей с каждого человека, что получает эти благословенные деньги. Ещё пять рублей мы платили за «крышу», то есть отдавали их старосте. Ну да не настолько это было тягостным ярмом, чтобы жаловаться.

Минуя рубеж в пятьсот рублей, средняя стипендия стала равняться шестистам рублям. Отличники довольствовались семью сотнями, а те, кто имел все четвёрки (или большое количество четвёрок) получали пятьсот рублей. Троечникам стипендия не полагалась. Были, конечно, ещё различные именные стипендии, стипендии Потанина, и прочие, но из нашего потока их никто не получал. Для этого надо было выигрывать разные конкурсы, участвовать в различных конференциях, а это никому и в помине не надо было.

Во втором семестре третьего курса стипендию стали выдавать на пластиковые карточки. Это было удобно, но не всегда, потому что банкоматов по городу было не так уж и много.

Итак, стипендия поднялась не более чем в два раза. Экономика совсем не поднялась. Такая уж хреновая у нас экономика. Была бы она получше, стипендию нам давали бы побольше. Но мы не жалуемся, хорошо, что её вообще ещё дают. А под Новый год, даже дают больше, раза в два, а то и в три. Во как!

Стипендию подняли, и ещё в нашем потоке произошли незначительные изменения — отчислили кое-кого, а именно, «троицу» Гринко-Зуева-Лаписа. Ещё Глеб Астафьев перешёл на заочное обучение. Вот, пожалуй, и всё. Хотя нет, ещё старосту второй группы поменяли.

«И снова началась учёба. Во вторник Мокрый обрадовал: он будет принимать оставшиеся три лабы на компьютерах, так что залепы не попрут, что не может не радовать. На следующий день нас „веселил“ Васнецов, своим вводным занятием, после которого все кинулись за методичками и Олифером (автор учебника такой). Богданова, как всегда, в полном расцвете сил, даст нам курсовики; Осинова то же самое сделает обязательно. Короче, работы навалом. Вот так весело жить студентам» — так вспоминал начало этого семестра один из студентов, у которого даже дома было «всё как обычно: еда, конспект по БД».

Странно, но на первых двух курсах такого не наблюдалось: неизвестно почему, некоторые из студентов сразу после того, как им выдавали список литературы, кидались со всех ног в библиотеку, надеясь выхватить там необходимые книги или методические указания. Быть может, они боялись, что промедление смерти подобно, и задержись они хоть на день — литературы в библиотеке не останется (как это, впрочем, часто бывало), но всё же есть ксерокс... и нас мало заставляли читать что-то непосредственно из печатных изданий; настолько мало, что таких случаев, считай и не было, за исключением, конечно, конспектирования Дейта. Некоторые студенты вообще практически библиотекой не пользовались, и учились без книг, причём достойно. Но прецедент был, и возглавляли гонки в библиотеку девочки-отличницы, о которых мы ещё не упоминали.

Жили-были две студентки-подружки. Никого не трогали, учились понемногу на отлично, никуда шибко не лезли, и всё вроде было хорошо. Иногда, конечно, они выбивали себе дорогу вперёд, но без особой наглости. Так было, пока они не встретили в прошлом семестре Мокрого. Тот, по какой-то одному ему ведомой причине, обратил на них внимание, обозвал девочками-отличницами (что сразу стало нарицательным прозвищем) и постоянно спрашивал у них что-нибудь на лекциях, именно им давал свои методические указания и разные программы... И, можно сказать, собственно он и сделал из них нечто другое, нежели просто студенток-отличниц. Они решили, что раз сам зав. кафедрой так высоко их оценил, то и все остальные, должно быть, так считают. И стали всегда и везде быть первыми, лезть вне очереди, нагло себя выставлять, считать себя «элитой студенческого света». Конечно, явно они этого не говорили, но своими действиями показывали, что теперь они что-то стоят. А виной всему был Мокрый.

Семестр отличался тем, что в нём было целых пять экзаменов и две курсовых работы. И в прошлом году из-за этого было даже не по себе — казалось, будет сложно, и этот семестр придётся ещё пережить. С такими ощущениями мы и принялись за работу.

Спустя месяц после начала учебного семестра, нам выдали задание на курсовые работы по ТПР и по ТП. Семестр содержал в себе пять новых предметов, плюс один «со старыми дырками». Обо всех мы сейчас и поговорим.

Васнецов был в такой же степени знаменит, что и уже упоминавшийся выше Титьков. Его большой, испещрённый морщинами лоб, выдавал в нём человека большого ума, но в то же время, человека нервного, параноидального, коим Пётр Сергеевич и был. Как говорил Караваев, Васнецов считал, что достоин работать в «Майкрософт», а вынужден тут учить таких остолопов, как мы. Ещё поговаривали, что на экзамен к нему лучше не попадать — сдать практически невозможно, а взятка стоит дорого. Впрочем, Васнецов сказал так:

— В этом семестре у нас будет две лабораторных работы. Как показывает опыт, больше сделать студенты не успевают. Поэтому сделаем так — каждая группа делится на две половинки. Я принимаю одну половинку раз в неделю. Иными словами, вы должны будете сделать одну лабораторную работу за шесть недель. Времени предостаточно. Если все лабораторные работы будут сделаны в срок, а также не будет пропусков лекций — ставлю автомат. Остальные — на экзамен.

В связи с такой «щекотливой» репутацией Васнецова, его предмет был единственным, на котором можно было увидеть ВЕСЬ поток сразу. Как говорили по этому поводу программисты: «Приоритет у этого предмета был самым высоким». Был даже такой случай, что студент, боясь не попасть на его пару, приехал на такси. И так получилось, что в тот день как раз Васнецов всех отпустил... Перекличка в конце пары наводила страх, потому что не дай Бог Пётр Сергеевич кого-нибудь пропустит или не услышит... Пропускали его пары лишь единицы, а опоздания были очень редки, потому что Васнецов их страсть как не любил. Не любил он и сотовые телефоны. Вот о них и поговорим ниже.

Мобильная революция

На первом курсе обладателей мобильных телефонов было не так уж и много. На втором курсе стало побольше, а на третьем они стали повально вторгаться в жизнь студента. К четвёртому курсу мобильные были почти у всех, и по-настоящему крутым можно было считать того, кто не имел мобильного телефона, или хозяина «мобилы», ценой не менее пятисот долларов.

Эта мания развивалась вначале просто охотой за телефонами — начиная от покупки их у тех, кто уже «обновил» себе модель сотового, и заканчивая ввозом этой техники из дружественных нам стран, таких, как Япония или Китай, не говоря уже о Корее.

Со временем обычные телефоны с чёрно-белым дисплеем и противным звонком (в подавляющем большинстве, это были телефоны вроде Nokia), сменили усовершенствованные мобилы с жидкокристаллическим цветным дисплеем и полифоническими мелодиями звонка.

И постепенно на парах стали всё чаще раздаваться различные звуки, иные студенты их заглушали, другие умудрялись ещё и на звонки отвечать. Многих преподавателей это раздражало, а некоторых нет.

Мокрый очень весело подошёл к этой проблеме, сказав: «А вы знаете, что за это вас могут отчислить? Вот зазвонит у вас на паре телефон, а мы вас за это раз — и отчислим. И после этого вы можете разговаривать по телефону сколько угодно и где угодно. Но здесь — не надо».

Васнецов же, так как у него на лице были явные признаки параноика, очень нервно заявил: «А ну выключайте свою электронику. Вы что мне мешаете? Чтобы больше такого не было, устраиваете тут перезвон. Буду выгонять, если подобное повторится».

Одно время все страшным образом интересовались различными тарифами и компаниями. Вначале люди кидались кто куда — кто на «Примтелефон», кто на «Акос», кто на «НТК» или «Джинс». После появились новые тарифы «МТС» и наконец-то добрался до города «Мегафон». Самое кошмарное случилось, если нам не изменяет память, на втором курсе, когда улыбающаяся рожа какого-то убогого очкастого пацана закрыла горделиво-патриотическую надпись-аббревиатуру университета, на стене нашего корпуса. Самое обидное заключалось в том, что пацан этот был даже не из нашего университета. За неё (за рекламу, но, если угодно, можете думать что за «рожу») платили что-то вроде $8000. Всё же не стоило ради этого закрывать надпись. Потом этот плакат измазали, и его заменили новым.

Случались и курьёзы: значит, один из студентов спускается по лестнице, звонит другому и спрашивает: «Ты где?», второй отвечает: «На лестнице». Тогда первый оборачивается и видит второго.

Иногда наши «тупые» девочки-отличницы пересылали друг другу СМС-ки (одна сидела на левом ряду, а другая — на правом), и смеялись от этого наитупейшего процесса, поубивать бы! Дело происходило на ОТУ. Мы бы на месте Антонова не дверь бы закрывали, а по роже бы всем надавали, но у Антонова сил на это явно не было, он в спортзал в юности не ходил, а жаль. Да и добрым он был слишком. Но мы отвлеклись от «мобильной темы».

Мелодии на мобильные не отличались оригинальностью, «Бумер» одно время достал просто до глубины души. Встречались поклонники «Мортал Комбат» и классики, но ничего оригинального на нашем потоке услышать всё равно было нельзя.

Сменив пару-тройку телефонов, носятся студенты с мобильниками, многие из которых отключены за недостатком средств. Но им всё равно находится применение. Никаноров так и говорил, что он использует мобильник как будильник и часы. Остальные в них игрались или носили просто «для понту». Правда, на лекциях иногда раздаются звуки, не отличающиеся оригинальностью, но неизменно вызывающие смешки у студентов. Техника уже слишком прочно вошла в их жизни.

Снова мы забыли рассказать вам о том, что же у нас вёл Васнецов. Предмет рассказывал нам про новейшие компьютерные технологии, и назывался «Сети ЭВМ и телекоммуникации». Видимо в связи с тем, что область эта так быстро развивалась, Пётр Сергеевич очень быстро диктовал лекции. Ручки просто плавились, а мозги — раскалялись. Не было времени даже поговорить, такая была скорость. Особо запомнился тот день, когда Васнецову надо было бежать к зубному — такой скорости мы ещё не видели. За полчаса мы бешеным темпом законспектировали весь материал, после этого Пётр Сергеевич убежал лечить зуб.

Студенты баловались на уроке редко, потому что Пётр Сергеевич ещё умел выгонять студентов из аудитории вон, обзывая их «моральными уродами».

В целом, его предмет был, опять же, скорее справочным, нежели действительно практически применимым. Основы построения сетей и их устройства, нужны. Но всё же опять не хватало реального применения знаний на практике. Хотя бы узнать возможные неполадки в сети, и то хорошо. Этого же нам не давали (впрочем, никто и не требовал). И мы записывали: как квантуют сигналы, различные системы счисления, различные стандарты и прочее, не особо необходимое. Правда, когда Васнецов коснулся темы шифрования, возник определённый интерес — шифровать свои собственные программы сейчас — дело просто необходимое. И, пожалуй, ещё он рассказал нам про организацию стандартизации в области сетей. Всё остальное полезное, за исключением моделей сети, он поведал нам лишь на следующем курсе.

Ещё один предмет, который напрягал не на шутку, вела Галина Борисовна Лопатенко. Предмет этот был одним из самых бесполезнейших во всём курсе нашей специальности, несмотря на то, что он касался защиты прав работников. Назывался он БЖД, или «безопасность жизнедеятельности». Надо сказать, что преподаватель был под стать своему предмету. Просто слов не хватит, чтобы описать её абсолютно не впечатляющую внешность ботанического типа... Однако самое страшное было не в этом... Вот, бывало диктует она нам что-то вроде:

— Несчастный случай — это случай воздействия на работающего опасного фактора.

Потом говорит: «Запишите ещё определение. Несчастный случай на производстве — это случай воздействия на рабочего опасного фактора на производстве...»

Лекции всегда проходили в каком-то кумаре, как будто перед началом пары кто-то проносил кальян плохого качества. Все слова Галины Борисовны были лишены какого-либо интереса, по сему её лекции мало кто записывал, а те, кто всё же это делал, сталкивались с ещё одной проблемой: было не ясно, когда же останавливаться и переставать записывать. По этой причине многие писали какие-то вводные фразы, пока до них доходило, что это совсем не то, что следовало бы записать. Ей об этом сказали, поэтому она стала объявлять, когда же следует записывать:

«Пишите», — говорила она нам, — «Не пишите», — заканчивала она мысль... Но всё равно иногда она забывалась, и в наших конспектах опять появлялось что-то несуразное. Хотя, если говорить здраво-то несуразным был весь предмет. Спрашивается, зачем нам было записывать длиннющие номера законов о всяческих правах; нормирование источников излучений высокой частоты, согласно ГОСТ 12.1004–84 (ЭМП РЧ) или Сан ВиН 2.2.4/2.1.8055–96 (ЭМП РЧ), если это в помине никому не нужно? Впрочем, у нашего министерства образования свой взгляд на всё это дело (мы к этому ещё вернёмся).

Двадцать пятого февраля выпал снег. По этой причине на паре БЖД было очень мало народу (да и вообще, количество посещавших сей нелицеприятный предмет уменьшалось от пары к паре).

— Что вас так мало? — спросила нас Лопатенко.

— Чигракова сказала всем снеговиков лепить, — ответил ей Спокойный, отличавшийся отличным чувством юмора. Кажется, ещё на первом курсе он рассказал как кто-то на олимпиаде «виндоуз» пишет, шутка была воспринята, что называется «на ура».

Впрочем, именно с олимпиадой связан следующий случай, который произошёл именно на БЖД.

Галина Борисовна делала перекличку.

— Бабий.

— Он на олимпиаде, — сказал кто-то.

— Куприн.

— Он тоже на олимпиаде. — После этого к «олимпийцам» причислили ещё несколько отсутствующих явно по иной причине, человек.

— Староста двадцать первой группы, напишите, кто у вас на олимпиаде, — сказала, поддавшаяся на провокацию Лопатенко.

Процесс отмечания студентов всегда был интересен.

— Куражов Клаверий.

— Болеет, — предположил один из студентов.

— Нет, скорее бухает, — отверг предположение первого другой студент, знавший Куражова поближе. Когда же всё-таки Куражов появился, то Галина Борисовна сказала:

— Клаверий, такое красивое имя и столько пропусков.

А однажды переклички не было.

— Сегодня отмечать не буду, — объявила Лопатенко.

— Это что же, мы зря пришли сегодня? — сказал по этому поводу Куражов.

Практика по этому предмету тоже была. Там мы решали какие-то задачи, в коих требовалось рассчитать «мощность световой установки по методу Ватт» или «ориентировочное значение избыточного давления», не говоря уже о «воздухообмене, необходимом для обеспечения температуры воздуха, установленной санитарными нормами, в производственном помещении при наличии тепловыделения».

Так решали мы, решали... Даже контрольная однажды была не шибко сложная... Но лекции продолжали нас доставать.

— Когда студенты пишут, надо делать вид, что вы тоже пишете, — сказала Лопатенко как-то Караваеву, который обычно имел привычку перебивать и комментировать преподавателей. Увы, даже делать вид здесь было довольно сложно, потому как слушать ненужные статистические сведения о том, сколько же было несчастных случаев, наводнений или землетрясений, было тяжко.

— Пусть лучше будет гул, только не БЖД, — сказал как-то староста первой группы и был абсолютно прав.

Сидеть на её парах было настолько тяжко, что ей постоянно говорили что »пара уже давно закончилась», даже если до конца было полчаса или пятнадцать минут. 

Теория принятия решений продолжала радовать нас и в этом семестре. Богданова, как всегда, была очаровательна, а самое главное, она заставила некоторых студентов даже думать, ибо в этом семестре мы решали не только старые, но и новые задачи, вроде задачи о коммивояжёре, которая решается методом ветвей и границ; задачи о рабочей силе, дилижансе; кроме того, перед нами открылись тайны динамического программирования и теории игр.

Хотя, конечно, теорию из нас никто не любил. Практика ещё куда ни шло, а вот теория — ну никак. Главным подтверждением этого можно назвать следующее:

Иногда преподаватели просили нас доказать что-либо самостоятельно, самим где-нибудь это вычитать, найти и записать в конспекте. И мы делали это... только в случае с линейной алгеброй (или физикой), во всех же остальных случаях страница конспекта оставалось либо девственно чистой, либо даже не оставляя свободного места, студент записывал следующую лекцию. И не важно, какой это предмет: ТОЭ (здесь просто иногда мозгов не хватало — доказать всё это самостоятельно), Сети или ТПР, всё равно — лень.

Но именно с ленью Галина Васильевна решила немного побороться — она раздала всем темы курсовых работ, и даже разрешила делать их, разбившись на бригады. Это, как вы уже знаете, всегда приводило к одним и тем же результатам — работу делает, как правило, один человек. Остальные ничего не делают, или помогают материально (как сказала сама Богданова: «Например, парень может работу делать, а девушка — ему есть готовить»). В результате более выгодно делать работу одному — работы меньше. Но у нас, как всегда, всё делается с размахом, и опять набрались бригады вплоть до пяти человек и более.

Работа заключалась в следующем: надо было написать программу, решающую конкретную задачу линейного программирования или другой области теории принятия решений; можно было написать обучающую программу на всё те же темы исследования операций; и ещё была возможность провести исследование по какой-либо теме, найти все возможные теоремы, доказательства и также всё это дело оформить. Дело было нешуточным, но и не шибко серьёзным, потому что всё это мы уже проходили, со всем этим сталкивались.

Дав нам темы курсовых работ, Галина Васильевна стала рассказывать задачу о жадном мистере Джо, которого тут же переименовали в «господина Иванова», дети которого хотели заработать. Задача заключалась в том, чтобы совместить качество выполняемой работы и оплату услуг собственных детей (коих звали Женя, Катя и Толик, — последнее имя вызвало бурные восторги пригородных, среди которых и был как раз Толик). Жаден был «господин Иванов», но задачу мы всё же решили.

В ту же пору возникло и так называемое «дело о хреновых досках».

Дело о хреновых досках

Мы не знаем, сколько заплатил наш институт за ремонт лекционных аудиторий, но эти деньги были потрачены не с умом и пользой, а просто потрачены. Потому как парты остались теми же, их лишь покрасили. Убрали, правда, выемку посередине из некоторых аудиторий, сделали потолок, и ничего полезного больше. Стало только хуже, потому что доски, на которые потратили много денег, абсолютно не были предназначены для письма, рисунков, текста и вообще их и досками-то можно было назвать лишь с трудом. Как верно заметил Мокрый: «Мел на доске не пишет, а то, что написано — тряпка не стирает».

В связи с этим, некто Караваев придумал составить ноту протеста, ибо так мучаться ему не хотелось. И он решил действовать — набрал импровизированный текст, и решил подсунуть его старостам всех трёх групп, дабы те завизировали этот документ. Но старосты первой и второй групп заупрямились (видно, вспомнили дело Бородина, где министр Лесин тоже «всего лишь» поставил свою подпись), потому что в тексте был явный уклон на то, что на нашем курсе много студентов, обучающихся на платной основе («Мол, теперь не отмажутся словами о том, что у них денег нет» — объяснял написанное Караваев. Кстати, сам текст протеста был подправлен Савиным, который нашёл там превеликое множество грамматических и стилистических ошибок). Мозговой так и говорил, что он боится. Поэтому и не подписывает сей протест (учился-то он бесплатно).

Когда же дали прочесть эту жалобу Галине Васильевне, та сказала что ничего страшного там не написано, а всё по делу. И действительно: идея хорошая — доски сменить. Но с другой стороны — деньги уже потрачены, а взять их ещё где-нибудь не так уж и просто. Но дело закончилось не отпиской дирекции института, а просто ничем. Не захотели все наши старосты всё это дело подписывать, съехали попросту говоря. Вот так всегда — многие начинания уничтожаются, не успев развиться, погибают и исчезают. Потому что активность в этом деле — нужна прежде всего.

Сразу два предмета оказались отброшенными на целый месяц — это были ТОАУ (по причине болезни Антонова) и менеджмент (опять же, по причине болезни преподавателя). Про первый поговорим чуть позже, а вот на втором остановимся подробнее.

Менеджмент был полезным предметом. Дело в том, что он имел именно практическое применение не только в нашей специальности, но и во многих других областях. Так что походить на лекции и поучаствовать в семинарах было бы полезно, если бы не одно но. А «но» у нас всегда одно — лень. Снова и снова основу изучения дисциплины составляла воля студента. Но этого добра иногда, честно говоря, не достаёт. И изучать самостоятельно даже нужный предмет — лень. Даже тот факт, что здесь не требовалось ничего решать, а просто прочесть некоторый материал, который более похож на гуманитарный, нежели на технический, не убеждал в том, что надо менеджмент учить.

К чему так подробно? А вы у нас на семинарах бывали? Нет? Так вот представьте себе картину: сидят две группы (только двадцать первая занималась в одиночестве) и практически поголовно читают по бумажке.

Алгоритм сдачи семинара таков: буквально в этот же день материал был найден в Интернете и распечатан. Далее просто читаем вслух (правда, что особо раздражало, сбиваясь и без выражения. Хоть бы читать научились хорошо, так нет... Видимо, в институте принципы чтения вслух «с чувством, с толком, с расстановкой» уже давно забылись, и вспоминать их никто и подавно не собирается); если чуть-чуть не повезёт — отвечаем на вопрос, и всё.

Но тут же скажем похвалу ботаникам — они ксерокопировали страницы учебников, внимательнейшим образом их читали, подчёркивали главное и рассказывали это на семинарах. Только их и можно было считать по-настоящему подготовленными.

Лишь один из ботаников «хватил лишку», это был Лесков. Он, со своим непреодолимым стремлением к пятёркам, ответил на один вопрос, которого, впрочем, было недостаточно для того, чтобы за семинар была поставлена оценка «отлично». Поэтому он сказал: «Но вы отметьте, что я отвечал. Моя фамилия — Лесков». Ну и допрыгался — ему поставили в конце пары «четыре», а всё из-за наглости.

Впрочем, был однажды на вводном занятии очень смешной момент, нам как раз тогда давали список литературы, по которому можно было готовиться к семинарам. Дают нам, значит, учебники Бабушкина, Герчикова, и тут Темнов говорит:

— А вот есть ещё хороший учебник под редакцией Метанова, — а Метанов, это был его одногруппник.

— Не слышала о таком.

— Есть такой, — поддержал шутку Спокойный, — Ещё Темнов хороший автор.

— Может быть, — отвечала преподавательница. — Вы можете готовиться по любым источникам кроме тех, что я вам назвала.

Теперь поговорим сразу про два предмета, потому что вёл их Антонов. Первый — это были Теоретические Основы Автоматизированного Управления, или, как уже упоминалось выше, ТОАУ. В целом, этот предмет продолжал предыдущий, то есть, ОТУ; был из той же области. Правда, Александр Борисович начал предмет с рассмотрения «четырёх уровней реальности», и рассказал нам много интересного про торсионные поля и скорость распространения информации, которая распространяется без искажений со скоростью в тысячу раз превышающей скорость света. Это первое занятие было самым интересным, а после... После было уже не так интересно, поэтому урок ТОАУ превращался в урок игр в крестики-нолики, шахматы или урок рисования. Причём рисования в большей степени, потому что заданием первой лабораторной было нарисовать плакат. На плакатах следовало изобразить различные схемы, принципы и прочее из данного предмета. Всё это мы позже записывали и зарисовывали в лекциях. Ему этих плакатов принесли — огромную кучу, правда, иногда он заставлял эти плакаты перерисовывать (представьте себе неудовольствие студентов), но всё же процесс рисования вручную красками или набора плаката на компьютере никого не раздражал.

Но всё же студенты обидели Антонова не на шутку. Когда он заболел на месяц и вышел на работу, мы встретили его бурными аплодисментами, но после, как это обычно бывало, стали шуметь и не слушать Александра Борисовича. И он опять же тщётно пытался нас убедить не ходить на его лекции.

— Видно, неискренними были ваши аплодисменты, — с горечью сказал он, и по -прежнему продолжал закрывать дверь.

После художественных упражнений, оставалась ещё главная работа — исследовать какой-либо объект, сделать его «системный анализ». В качестве «объекта» студенты были вольны выбрать предприятие родителей, учебные заведения, медицинские учреждения, спортивные учреждения или даже предприятия по производству продуктов питания. Далее, по плану следовало определить структуру управления, множество конечных продуктов системы, элементы внешней среды, обозначить различные проблемные ситуации и т. д. (всего было восемь пунктов со многими подпунктами)

Несмотря на то, что по ТОАУ был экзамен, студенты не торопились сдавать «объект» и как обычно это бывает, стали суетиться лишь под конец семестра (показывая одно и то же предприятие).

И был ещё один предмет, который, правда, ограничивался лишь практическими занятиями — интерлингвистика. На уроках Антонов обучал нас языку «Эсперанто», который был немного необычен в силу того, что до этого мы имели дело лишь с английским.

— Mi salutas vin! — приветствовал нас Антонов на каждом уроке интерлингвистики, и мы принимались записывать удивительно лёгкую грамматику языка эсперанто, сами составлять предложения и произносить то, что получалось. Было даже весело, мы стали приветствовать друг друга словами »бон венон» и прочими импровизациями.

А однажды А. Б. Антонов пригласил к нам на лекцию японцев-эсперантистов, в количестве четырёх штук. Они сидели на четырёх стульях и отвечали на наши вопросы, вроде «какая скорость в вашем Интернете?» или «какие наши фильмы вы видели?» и тому подобные.

— Один японский бизнесмен знал английский, — рассказывал нам как-то Антонов, — И из-за этого к нему во всём мире относились как-то слишком серьёзно. Поэтому он решил выучить эсперанто. Теперь, как он говорит, его встречают в любой стране как родного.

А те четыре японца сказали нам очень интересную вещь, которая на самом деле проливает свет на всё-таки нелёгкую жизнь в развитой капиталистической стране Японии. Они сказали, что их студенты очень волнуются по поводу будущего места их работы, это для них — самые настоящие тревоги и печали, потому что видимо, всё же найти там работу и удержаться на ней не так-то и просто, как нам кажется.

После этой встречи к нам ещё забегал Емагучи-сан — японец, с длинными волосами.

Антонов даже кого-то припряг делать сайт, посвящённый языку эсперанто. Кроме этого, все мы набирали стихи на языке эсперанто в MS Word и сдавали их Антонову.

Сергей Сергеевич Савельев отличался от упомянутого выше тёзки тем, что был просто хорошим преподавателем, а не каким-то навороченным профессионалом. Несмотря на то, что он первым рассказал нам о том, что пересдавать экзамен больше двух раз можно будет только за деньги, сам он валить студентов никогда не пытался, а наоборот, всегда был рад помочь в трудной ситуации. Лекции по своему предмету «Моделирование систем» давал просто и добротно. Не важно, что мы понимали в нём не всё, зато всегда можно было подойти и спросить, если что-то непонятно. Он очень любил на лекциях употреблять слово «там», например: «Нарисуем, там, транзакт».

— На компьютере обязательно должны быть программы, иначе он просто не нужен. Это такие программы, там, как «ворд», «дельфи», GPSS...

Можно даже провести интересные параллели с БД: по моделированию также были методические указания, но они были понятнее, и по сложным вопросам всегда можно было получить подробную консультацию.

Да, мы сдавали лабораторные по моделированию много раз; далеко не с первого раза удавалось построить верную блок-схему модели, сделать правильно программу на языке GPSS и получить верные результаты моделирования, а главное — всё это объяснить; но при всём при этом зла на Сергея Сергеевича никто не держал, потому что он всегда говорил, что не так, и исправить положение было возможно, что мы и делали.

Он был вторым преподавателем после Богдановой, который заставил нас на третьем курсе вспомнить математику. Благодаря ему, мы вспомнили как решать интегралы и как вычисляется площадь криволинейной фигуры. Конечно, встречались студенты, которые всё же решались сдавать что-то не совсем похожее на правду, но таких студентов Савельев быстро вычислял и ничего у них не принимал (конечно, иногда он делал исключения), потому что объяснить ему по какому методу строится гистограмма случайной величины не выучив материал и не сделав самостоятельно работу, было сложно. И приходилось студентам учить и переделывать, хоть и брав иногда за основу работы более удачливых и сообразительных товарищей.

Лекции по «Моделированию систем» были самыми объёмными в этом семестре (кажется, они заняли больше места, чем конспект оставшейся части книги Дейта), в них были описаны различные процессы, способы их моделирования, а также основы языка GPSS и систем массового обслуживания. В целом, курс был дан неплохо, но опять же, без особого практического применения (за исключением моделирования на языке GPSS).

Пр-р-рактика. Практикой мы занимались и на БД и на ТПР и на сетях. На ТПР было всё предельно ясно — как только на лекциях нам давались теоретические выкладки, так сразу же на практике мы их закрепляли на деле. И снова приходилось решать и думать, ибо контрольные по ТПР никто не отменял.

БД — настолько долгий разговор (такой же, как и в предыдущем семестре), что его можно было смело вынести в отдельную главу. Но мы постараемся уложиться в несколько абзацев. Итак, продолжались наши эксперименты с FoxPro, только с тем небольшим отличием, что Мокрый принимал лабораторные работы на компьютерах и в отчёты практически не смотрел.

— Вы запускаете программу. Я подхожу, смотрю в неё, нажимаю разные кнопки и ввожу данные. Если она не сломается — принимаю, если сломается — не принимаю.

Так как версия FoxPro «два с половиной» исключительно не поддерживала новейшую операционную систему 2001 года, то приходилось нашим студентам опять заниматься ненужной работой, искать пути и выходы для того, чтобы сдать Мокрому лабораторные работы номер пять, шесть и семь. Снова возникали побочные эффекты, вроде замены различных букв (русских на английские и наоборот) и прочие «мерзости жизни», но к этому мы уже привыкли (хотя на первых порах девочки-отличницы возмущались и устраивали ор, матеря лаборантов).

Так как отчёты С.С. не проверял, то они особо и не отличались. Код программ — абсолютно идентичен. Титульные листы — как две капли воды, только фамилии и группы менялись. И ещё отличался внешний вид программы: единственное место, где могла проявиться индивидуальность студента хоть в малом количестве (и сразу вспоминается Макова, которая сдавала не свою работу, где были нарисованы не её инициалы и не её группа).

Не всегда наши залепы работали, тогда Мокрый нас валил. Иногда программа работала только процентов на тридцать — Мокрый этого не замечал и принимал.

Смотря на отчёты ребят со старших курсов, поражаешься: они выполняли то же самое задание что год, что пять, что семь лет назад. Правда, работы были несколько добросовестнее (в то время сайта с готовыми лабораторными ещё же не было), в них текст программ был индивидуален, а у нас этим занимались лишь единицы; остальные — не мудрствуя лукаво, списывали его откуда-нибудь. Но всё же есть справедливость на белом свете: было два варианта текстов программ — с заголовками таблиц на русском языке и с заголовками на английском. И те, кто пытался сдать первый вариант — пролетали. Ведь, как уже упоминалось выше, FoxPro заменял русские буквы, поэтому возникали ошибки (да и вообще, русские названия таблиц он практически не поддерживал).

Лобачевский как всегда, отличился — он сдавал работу Мокрых, и тот сказал ему: «Мне за десять лет такую работу приносят впервые», что говорит о большой оригинальности Лобочёса.

При всём своём «необаянии» у Мокрого было отличное чувство юмора. Например, однажды Кобун не успел ему сдать лабораторную работу, и стал спрашивать, почему ему нельзя всё-таки показать Мокрому программу.

Кобун: «Я лабораторную не сдал, потому что опоздал».

Мокрый: «Ну всё, отчислим вас».

Кобун: «Но ведь я немного опоздал».

Мокрый: «Так вот мы вас немного и отчислим».

Или однажды Мокрых, такой красивый, в своём новом пиджачке, выбрал несколько человек и пошёл с ними толчок проверять, мол, есть ли там курящие.

— Приказ есть, запрещающий курение в туалетах. Если там будет хотя бы пять курящих человек, то со всех мы возьмём штраф — по пятьсот рублей с каждого. Неплохие карманные деньги.

Правда, курящих в туалете не оказалось, несмотря на то, что Мокрый & Co ходили на проверку целых два раза.

Сети Васнецову сдавать было сложно. Сначала надо было пройти тестирующую программу, а затем ещё составить систему уравнений кодирования для определения проверочных разрядов для кода Хэмминга. Так как понять что-то только по одной методичке было сложно, то студенты стали делать отчёты по шаблону кого то, кто сдал первым (таковым был, обычно, Кодубцов). Это Васнецова злило не на шутку, он потрясал головой, задавал вопросы и на ляпы нервно замечал: «Что вы говорите?» и посылал студентов куда подальше. Хорошо, что хоть лабораторных было всего две, иначе было бы дел совсем невпроворот. Вторая лабораторная требовала от нас составления различных систематических кодов, шумовых последовательностей и многого такого, чего сразу просто не сделаешь. Приходилось брать чужие работы и смотреть, как они были устроены.

Но Васнецов не дремал и находил ошибки, связанные с перемножением матриц, неуверенностью ответов насчёт обнаружения ошибок в кодовых последовательностях и многое другое. Мы не знаем, зачем мы выполняли эти лабораторные работы, но это было сложно, неинтересно и отнимало большое количество времени. 

Напоследок, остановимся на курсовых работах, потому что это было весело. Самый «весёлый» в смысле абсурдности курсовик был по Осине. Ей надо было напрограммировать какую-то невероятную информационную систему, которая должна была удовлетворять каким-то немыслимым требованиям, вплоть до восстановления данных.

Первой ласточкой нашей глобальной работы должна была быть «пояснительная записка к курсовой работе по предмету Технология программирования». Это две страницы, включая титульный лист, на которых должно было быть написано что-нибудь. Неважно что, главное, чтобы было написано. Поэтому в нашем потоке было создано штук десять разных «записок» и равномерно распределено по студентам. Все эти записки были сданы.

Валентина Геннадьевна в прошлом семестре наказывала нам даже сдавать график выполнения курсовой работы — его никто не сдал.

Теперь обсудим собственно программы. Эти так называемые информационные системы, были выполнены удивительно примитивным образом, и представляли из себя простецкие базы данных, вроде тех, что мы сдавали Мокрому, только работали они более сносно и без ошибок, а также, в них была сортировка данных по какому-либо признаку (достижение, конечно, ещё то...). Больше всех обнаглела вторая группа, потому что у них процентов шестьдесят курсовых работ делал один человек — Василий Ватрушкин за 400 рублей. Все эти работы были сделаны в одном стиле, с практически одинаковым внешним видом и возможностями.

В первой и третьей группах ещё сдавали кое-что оригинальное, даже строили по данным графики и создавали отчёты (но почему-то наиболее оригинальным был всё же внешний вид, а не возможности программы. Это всё равно, как бы если была сделана программа, проигрывающая видео с красивым внешним видом, но в которой кроме запуска и приостановки фильма, никаких других возможностей бы не было, например, сделать громче звук или отмотать фильм на несколько минут назад). Но иногда работы сдавались настолько примитивные, что смотреть на это было просто противно.

Что самое смешное: сложность была не в том, чтобы сдать Осине программу, а чтобы сдать ей девять (!) отчётов по ней. Это был чистой воды никому не нужный бюрократизм, но сдавать курсовую работу было надо, поэтому приходилось списывать, сочинять, заниматься беллетристикой. В связи с тем, что Валентина Геннадьевна была вечно занята, то нам приходилось её постоянно ловить, вылавливать, ждать и молиться, чтобы она пришла. Многие часы потратили студенты третьего курса, чтобы у них в зачётках появилась-таки надпись, показывающая, что об этом предмете можно забыть (скажем по секрету, один студент получил «хорошо» абсолютно ничего не делая. Он просто подошёл к ней, и сказал, что работу показывал. «А что я тебе поставила?», спросила его Осина. «Не помню», ответил студент. «Да, припоминаю... Кажется, у тебя четыре», сказала она и поставила ему в зачётку соответствующую оценку). 

Баллада о зачётке

Беру в руки я синюю книжицу.

На неё не смотрю я внимательно.

Нет перед ней благоговейного трепета,

Хоть оценки в ту вписали старательно.

Есть много зачёток в России. У каждого студента должна быть хотя бы одна. Их красят в разные цвета, но чаще — в зелёный и синий. В нашем универе были именно синие зачётки (иногда светло-синие). В зачётку ставятся отметки — двоек только туда не ставят. У ботаников — пятёрки правят бал, у остальных — все остальные отметки. Но часто студентов поражает тяжёлая болезнь — охота за оценками. Этой болезнью, как правило, страдают ботаники, но и некоторые «нормальные» студенты тоже иногда её подхватывают.

Здоровое состояние студента — это когда он забывает о существовании зачётки до начала сессии; не смотрит, что ему туда ставят, и вообще, у него должно быть к оценкам «отношение плёвое».

Состояние «заболевшего» студента — он смотрит в свою зачётку и при этом получает удовольствие от увиденного. За пятёрку он готов сделать всё, если не больше, для такого студента — оценки, самое главное. И получить то, что надо он готов любой ценой, причём именно ценой, а не всегда знаниями. Руки у заболевшего сладострастно дрожат, когда он подаёт зачётку преподавателю, чтобы тот осчастливил того «отличным» результатом. Он восторженно смотрит в ведомость и ликует — ещё одна победа. Стремиться поставить зачёт или экзамен как можно быстрее, дабы скорее насладиться оценками и собой.

Презренная книжка, а как много шума вокруг. Нужна она лишь только для того, чтобы получить диплом, не более того. Но каждую сессию студенты, словно библию, чтят её, носят у сердца и протягивают преподавателям. Ну что ж, пусть. Пусть они носятся с этим квадратиком учебных мучений, на котором, как на скрижали, записаны все мученические грехи студента, все его благодетели и труды. Жаль только, что не всегда то, что туда пишется, соответствует действительности.

А ещё забавно смотреть на фотографии, приклеенные к зачётной книжке.

Вторая курсовая работа была куда серьёзнее предыдущей, потому что Богданова была человеком серьёзным. Именно она, а не Осинова, поставила студентов впросак, сказав, что будет выставлять аттестацию по проценту выполнения курсовой работы. А так как сказала она это всего через месяц после того, как были розданы задания, то такая ситуация студентов, мягко говоря, озадачила, ибо мы привыкли делать всё в последний момент.

И пришлось нам бросаться в библиотеки, запускать системы программирования и просто что-то делать. Через неделю, когда первая группа писала контрольную, остальные две подходили к Галине Васильевне и показывали ей, что же они нарыли. Она смотрела на материал, спрашивала что-то и ставила не более тридцати процентов (обычно десять-пятнадцать). На одного студента у неё уходило не более пяти минут. Но случались и исключения, а они у нас всегда одни и те же: девочки-отличницы или Лобочёс. Последний трепал ей нервы целых двадцать минут; в течение этого времени остальные студенты, находящиеся за дверью кабинета, могли целых четыре раза слышать дружный хохот всей первой группы. Что он ей там говорил, не важно, но у Богдановой от Лобачевского был просто нервный смех.

Всё же, главное событие этого дня связано даже не с Лобачевским, а с Губеровым, который, совместно с Зининым, Муровым и Кимом умудрился сдать Богдановой «то, не знаю что», прям как в сказке. Дело в том, что они до сих пор не взяли задание, но ведь сдавать что-то было надо, в связи с этим Александром Губеровым, как самым креативным человеком в бригаде, был сочинён отчёт, отрывки из которого мы и приведём ниже.

Название работы: [пусто]

Цель: [да, мы думаем, что прежде чем приступить к работе, к выполнению курсового проекта, мы должны определиться с его целями и актуальностью в данный момент времени. А стоит ли вообще уделять внимание данной теме, пригодятся ли эти знания нам на практике, насколько близка к специфике нашей будущей специальности разрабатываемый проект — вот что важно!!!]

Опустим все синтаксические ошибки в цели и отметим: нигде и никогда цель не выражалась, начиная со слов «да, мы думаем». В цели ясно задаётся вопрос: «А стоит ли нам вообще делать эту курсовую работу?», в связи с тем, что «эти знания в будущем нам не пригодятся и тема курсовой работы настолько далека от специфики нашей специальности, что уделять ей внимание было бы просто бессмысленной потерей времени». Эти слова, кстати, можно было уверенно сказать по отношению к большинству предметов, что в нас пихали.

Требования: [работа должна быть выполнена и написана ясным и понятным языком; понятной для студентов и преподавателей всех курсов и специальностей.]

Здесь, конечно, наши загнули немного...

Об авторах: [работу выполнили студенты группы 122 третьего курса Зинин Д.А., Муров А.С., Ким Дима и Губеров А.Г.]

Честно говоря, впервые в отчётах встречается раздел «Об авторах», тем более, какие могут быть авторы у невыполненной работы?

Список используемой литературы: [перечень из двенадцати книг]

Именно из-за такого большого списка литературы Богданова не стала никого из бригады ругать, и просто выдала им задание.

Через несколько месяцев к Галине Васильевне потянулся поток студентов, которые желали показать ей свои творения. И чего только они ни выдумывали, как только ни оформляли программы — начиная с мрачных чёрных тонов и заканчивая картинками из мультфильма «Симпсоны» (всё же абсолютно не понятно — какое отношение имеют Симпсоны к решению задач методом северо-западного угла?). Однако студенты старались.

Бригада из большого количества человек, в которую входили и девочки-отличницы, решила, что самое главное — написать авторов программы. Но Богданова не собиралась засчитывать им курсовую работу просто так, тем более, что в бригаду входило столько народу (больше шести). Именно члены этой бригады и их работа занимали у Богдановой больше всего времени. Остальные укладывались в десять минут.

Подходило время сессии. Студенты беспощадно расправлялись с долгами, особенно по сетям, ибо попасть на экзамен было для них хуже геенны огненной. И поэтому даже Вася Метанов усердно смотрел в чужой отчёт, а девочки-отличницы пытались ему объяснить, что же в нём написано. Студенты надоедали Осине и Богдановой, получали зачёты по БЖД, сдавая рефераты; проставляли без особых проблем менеджмент и усиленно готовились к экзаменам, что, впрочем, делать было совсем не обязательно.

Сергей Сергеевич Мокрых пугал нас наступающей летней практикой, но вместе с этим помогал найти место, где эту самую практику можно было бы пройти. Однако просто найти место для практики было мало: требовалось ещё выполнить кое-какую работу по выяснению структуры предприятия и её улучшению. В помощь студентам прилагались различные требования, комплекты измерительных материалов, шаблоны отчётов, а также восемь методичек (некоторые из которых Мокрый продавал сам по пятьдесят рублей за штуку). Все эти бумаги мы должны были предоставить С.С., причём расписавшись на каждой странице. Зачем это надо было делать, принципиально не понятно, но мы ксерокопировали методички и расписывались на каждой странице, а потом — показывали всю эту макулатуру Мокрому (включая всё тот же осточертевший конспект по Дейту).

Первым экзаменом был как раз экзамен С. С. Перед экзаменом Мокрый сказал:

— Автоматов не будет. Предмет очень важный, поэтому учите.

Учить... Легко сказать, но даже прочесть шестьсот страниц Дейта (из восьмиста) не так уж и легко, не говоря уже о том, чтобы выучить. Тем более, что Мокрых любил упорядочивать материал, и большинство вопросов в билете у него было связано с перечислением тех, или иных свойств (количество которых варьировалось от трёх до двенадцати). А если добавить к этому неоднозначность ответов на некоторые вопросы, вроде «что определяет предикат отношения?», то становится ясно, что сдать этот экзамен хотя бы на «три» уже было очень и очень сложно. В связи с этим, все на это дело забили, и ничего не учили, свято веря в автомат. Лишь некоторые особо подозрительные всё же пытались подготовиться, утверждая:

— Но ведь он же сволочь. А вдруг возьмёт и автоматы не поставит? Он же зав. кафедрой. И тогда все попадут — ввернёт он нам пятую нормальную форму кое-куда.

Но опыт прошлых курсов показывал, что Мокрый терпеть не мог принимать экзамены, хоть и говорил нам на лекциях следующее:

— Списать невозможно. Я хожу по аудитории и за всеми смотрю. Все пишут тест, а я потом его проверяю: мне даже думать не надо.

И вот наступил день экзамена. Точнее, утро. Небо было облачным и серым, как сессия, нависшая над студентом, но вдали было безоблачно и ярко светило солнце.

Студенты гадали: «А вдруг он не с той ноги встанет?» и было немного не по себе, но всё же некоторые особо уверенные, вроде Кодубцова, говорили: «Мне поставят автомат, а если не поставят-то это не про меня».

Сергей Сергеевич зашёл в кабинет, сел за стол, и приказал всем замолчать.

— Так, сперва показывайте мне документики, 8шт. те, кто ещё не показал.

Вышли некоторые студенты, по пути подписывая эти самые «документики», он зафиксировал это в своей специальной книжке, и далее сказал:

— Я тут подумал, и решил, что экзамен будут сдавать только двадцать самых злобных двоечников, а остальным поставлю автоматы — четвёрки-пятёрки. Первая группа — становись в алфавитном порядке.

И вот, сидел Мокрый за столом, а к нему стояла очередь. Он по своей книжечке смотрел, какая у кого аттестация за два семестра, все ли сданы лабораторные работы, и ставил, ставил автоматы. Тем, кто их получил, было хорошо. Тем, кто сдавал — не очень. Кажется, из тех, кто сдавал, лишь один человек получил «хорошо», а даже если это не так, то всё равно средний балл был низким. Проверял тесты не сам зав. кафедрой, а его команда: девочки-отличницы, Невельская, Тернова...

Несмотря на то, что Мокрого обзывали всяко-разно, и он сам студентов ни во что не ставил, С.С. сделал большой подарок студентам, иначе бы количество учащихся, а также отличников на нашей специальности резко бы сократилось.

С одним экзаменом покончено. Далее, стали выяснять: будут ли ещё автоматы по таким предметам, как ТПР или моделирование. Особо старались Караваев и Кодубцов, которые считали, видимо, себя метеорами и всегда пытались сдать первыми и на отлично. За ними вслед шли девочки-отличницы.

Савельев предупреждал, что автоматов ставить не будет, но всё же... Студенты из кого хочешь душу вымотают, они подходили к Савельеву и спрашивали... И на роже девочек-отличниц было видно, как сильно они хотят получить автомат. Посему он и поставил иным людям сей расслабительный бонус, смотря также на посещаемость лекций, если оценка была спорной.

Те же, кто плохо сдавали лабораторные, сдавали экзамен, который был более построен на практике, нежели чем на теории (и это было правильно) — мол, если нарисовал блок-схему модели, значит сдал. Если нет — отвечай на вопрос. Этот экзамен сдали все, потому что Савельев экзаменатором был не злым.

Богданова и Антонов вначале разбирались с «автоматчиками», это было в один день, студенты говорили по этому поводу: «Богданова ведь может не поставить автомат, сделать ROLLBACK, но мы всё-таки будем надеяться, что она сделает COMMIT». Commit и Rollback — это термины предмета Базы данных (хоть это студенты выучили), первый означает подтверждение операции, второй — откат, то есть отмену (говоря студенческим жаргоном, «бороду»).

Антонов щедро ставил автоматы, потому что видимо даже он сам не представлял, как это студенты будут сдавать ему этот предмет.

— Можно Камелькову поставить автомат? — у него была четвёрка.

— А он согласен? — спросил Антонов.

— Ещё бы он был не согласен!

После появилась Богданова, а за ней — толпа поклонников, фанатов. Все эти фанаты были корыстны, потому что от неё им надо было лишь одно — автомат. И они его получили, причём некоторые студенты умудрились поставить себе в этот день сразу три экзамена.

Экзамен по ТПР был с первого взгляда страшен — пятьдесят вопросов, взятых из материала сразу двух семестров. Но всё же Богданова, хоть и могла отчислить полпотока, этого не сделала. Из некоторых, вроде Куражова, она вытягивала хотя бы те мелкие крупицы знаний по её предмету, которые всё же могли в них присутствовать.

Васнецов на экзамен отправлял немногих, но те, кто туда попадал, как он, скорее всего, считал, должны были ему платить. Исключение составил лишь Лобочёс, который так выучил материал, что придраться было не к чему (свидетели рассказывали, что эти двое спорили до умопомрачения). К тому же он ответил Васнецову даже на дополнительный вопрос, который тот нам в лекциях не давал. А вот Линкову пришлось платить за экзамен не только Васнецову, но и Чиграковой. Васнецов спросил Линкова: «Расскажи-ка мне, дружок, про АЦП» (аналогово-цифровое преобразование то бишь). Линков рассказал. Васнецов сказал, что неправильно. Линков опять что-то сказал — снова неправильно ответил. «Всё, вы получите три», — сказал ему Пётр Сергеевич.

«Ладно, фиг с тобой», — подумал Линков и подал зачётку. Но как только Васнецов поставил ему «три», то он сказал: «А теперь рассказывайте мне правильно — как надо было вам рассказать». И Васнецов рассказал ему... то же самое, что рассказывал ему Линков в первый раз. Тогда Линков сказал: «Ах вот как», развернулся и ушёл. Но ему, всё же, пришлось за экзамен платить. 

Итак, как вы, наверное, могли заметить, в этом семестре была возможность не сдавать экзамены вообще, а получить их автоматом. В связи с этим мы всегда будем называть героями обычных студентов, которые учатся без всяких автоматов и сдают все экзамены. А те, кто охотится за автоматами, слишком расслабляются, потому что ничто так не активирует мозговую деятельность, как экзамен, а автомат — лишь поблажка, лишь повод ничего не делать.

Ещё можно было заметить, что весь курс был построен на творчестве и плагиате, на залепах и отчётах, на сплошном вранье и искусстве убеждения преподавателей, а если учесть то, что доля действительно полезных предметов в общем их количестве была невелика, да ещё когда отдельные преподаватели, не обучая студентов, говорят о том, что пора бы уже давно сократить учебные часы, то невольно возникает сомнение в целесообразности получения высшего образования, которое представляет собой в таком свете лишь напрасную трату и денег и времени (и вообще возникает желание посоветовать всем абитуриентам поступать на заочное отделение).

Начиная с пятого семестра стало так элементарно учиться, что иногда было даже противно видеть как абсолютно недалёкие студенты лезут туда, где они смотрятся, мягко говоря, неважно. При этом они ведут себя так, как будто действительно что-то из себя представляют. В связи с такими обстоятельствами начинаешь понимать, почему иные фирмы не берут на работу выпускников, справедливо мотивируя это тем, что они «ничего не знают».

— Да и действительно, — говорил в то время один из студентов, — Нас же не на программистов учат. Какие из нас программисты? Учат нас на управленцев, правда, управлять ещё надо уметь, но большинство из нас об этом пока ещё не знают.

4 КУРС

КОММЕНТАРИИ

Имя: *

Цифровой ящик:

Комментарий: *

© «Виртуальное чтиво». Рассказ «Высшая школа или жизнь в университете - третий курс»
Копирование материала допустимо только с указанием прямой обратной ссылки.
Данный рассказ является собственностью «ВЧ».