Майкрософтов подрабатывал предсказателем. Каждые выходные он приходил на местный рынок, сооружал импровизированный шатёр, который назвать таковым можно было лишь с огромной натяжкой, потому что тот был больше похоже на заурядную палатку; ставил близ выхода табличку «Предсказатель», и принимал посетителей, отдавая в конце тяжёлого рабочего дня мзду хозяину рынка.

Работал Майкрософтов в офисе. Как и все офисные работники этого города, он немного недолюбливал свою работу. Ничего нового на ней не происходило, ничего нового он не создавал, да и вообще, порой Виктор Владимирович думал, что он практически ничего не делает.

Зато в выходные Майкрософтов ощущал, что он нужен людям. И вправду — его услугами пользовались чуть ли не полгорода, несмотря на то, что ничего ошеломляющего Виктор никогда никому не предсказывал. Никаких вам выигрышей в лотерею или внезапно свалившихся на голову кирпичей. Ничего подобного. Он просто говорил обыденные вещи, и они всегда сбывались. Нет, конечно, Майкрософтов не обманывал посетителей, говоря: «Завтра вы точно пойдёте в магазин за хлебом», но и не говорил им чего-то действительно серьёзного, вроде даты смерти.

— Жить тебе осталось два года, — рассказывал как-то Майкрософтов одному молодому парню, который неизвестно зачем решил узнать, что же его ждёт впереди.

— Я что, умру? — испуганно спросил молодой человек.

— Нет. Женишься, — успокоил юношу Виктор.

Дар предсказаний он обнаружил в себе, когда жена его ударила скалкой по голове. Тогда он вдруг увидел, что видит благоверную насквозь, и всё, что она будет делать в будущем с ним, и без него. Тогда он развёлся, и женился повторно. И ведь не прогадал: его новая супруга относилась к недостаткам Майкрософтова снисходительно, и даже любила его. Но Майкрософтов всё равно продолжал видеть людей насквозь, поэтому и стал работать предсказателем.

Впрочем, не только он один из работников офиса подрабатывал столь экзотическим образом. Глядя на него, или, быть может, самостоятельно, взялся лечить людей травами Сидиромов. До этого он только и умел, что приносить новые отчёты, да забирать заполненные документы и бумаги. А вот на новом поприще от него можно было узнать, чем лечить все болезни — начиная от облысения и заканчивая чахоткой.

Виндовозов же, ещё один из сотрудников, смотря на то, что обувь нынче дорожает, устроил свою обувную мастерскую, посадив туда жену, и занимаясь починкой обуви после работы.

Единственный, кто не пытался зарабатывать себе на жизнь «не офисной» работой, был Флоппи-Дисков, единственный в квартале обладатель сдвоенной фамилии. Да ему и не нужно было, потому как работал он начальником, поэтому позволял себе в свободное время заниматься всяческой чепухой, начиная от чтения неизвестных научных исследований, и заканчивая экзорцизмом. Флоппи-Дисков очень любил погружаться в исследования, тогда он чувствовал, что и сам способен изменить мир.

Порой Флоппи-Дискова заносило в совсем уж невероятные дебри, и он стал выдумывать технологии воздействия на умы людей и общества, ходить по квартире и рассказывать кому-то длиннющие монологи.

В ту пору, когда он увлекался экзорцизмом, по квартире распространялись чудные запахи; сотни свечей освещали стены, мерцая дьявольским светом. Посередине в адском круге стоял Флоппи-Дисков, и пытался вызвать главного демона на дружескую беседу. Но демон, видимо, так занят был, что никогда поговорить не приходил. Тогда Флоппи-Дисков принимался искать другие источники по вызову нечистой силы, а когда находил, то понимал, что с демоном ему не поговорить — обряды требовались кровавые, а крови Флоппи-Дисков с детства не переносил.

Хорошо, что жена Флоппи-Дискова работала в авиационной компании стюардессой и ничего из этого не слышала и не видела, а все «странности» мужа к её приезду внезапно проходили.

Но вернёмся к Майкрософотову. Виктор Владимирович в субботу решил начать работать пораньше, и скорее отправился на рынок, дабы, как обычно, устроить рабочее место самым надлежащим образом: установить шатёр, приладить табличку, включить неоновую лампу и зажечь ароматические свечи, чей запах уже слегка поднадоел Майкрософтову, но запас которых всё никак не иссякал.

Во время «приёма» Майкрософтов никогда не выдавал своего истинного лица, для этого он специально купил себе парик, накладную бороду, у него даже глаза блестели и голос менялся — становился более уверенным, пронизывающим до глубины души.

В шатёр вошла молоденькая девушка, лет так семнадцати.

— Заходите, — пригласил клиентку Майкрософтов, — На что жалуетесь, — хотел было по инерции сказать он, но потом вспомнил, что он не врач, а предсказатель. — Вы хотите приподнять завесу тайны вокруг своего будущего? — театрально спросил Виктор Владимирович.

Девушка кивнула. Для неё вся эта обстановка была в диковинку. Сиреневые тона переливались по бархатным стенам «шатра», неоновая лампа создавала такое впечатление, что вы находитесь не на рынке, а где-то на дне океана, в злой пещере заклинательницы из мультфильма... Нет, что-то меня куда-то не туда понесло... Короче, обстановка была подходящая.

Майкрософтов окинул властным взглядом девушку. Её-то он увидел насквозь и понял, что она беременна, и интересуется, сможет ли она выйти замуж в таком щекотливом положении. Виктор прикинул, и сказал ей:

— Дитя моё, вы будете жить счастливой семейной жизнью. Прекрасный принц в лице сантехника из «Васильков» будет скрашивать вашу жизнь долгие годы, поэтому беспокоиться вам не о чем.

Девушка, которая, видимо, была ещё совсем молода в душе, и даже сама не понимала, как с ней случилось то, о чём догадался Майкрософтов, была поражена. Даже не тем, что предсказатель точно догадался о том, что с ней приключилось, а тем, что её придётся жить в самом опасном районе города — «Васильках». На её лице промелькнул испуг. Однако Майкрософтов угадал мысли девушки, и успокоил её:

— Сантехник через полгода переедет в другой район. Вот там вы с ним и встретитесь.

Девушка не знала, что и сказать, но потом решила, что говорить здесь нечего, и просто заплатила «провидцу». Только она вышла, Майкрософтов позвонил своему приятелю, Оперативкину, и поблагодарил того за своевременный рассказ о забеременевшей дочке своей соседки.

— Она только что ко мне заходила. Да, я её утешил. Конечно, конечно. Только ты её матери не говори, а то вдруг всё предсказание испортишь. Ну всё, у меня уже следующий клиент, звони если что.

А в офисе, тем временем, стояла тишина. Ни души вокруг, лишь одиноко посапывающий за столом служащий олицетворял собой единственное живое существо, среди всего невероятно большого разнообразия офисной техники. Мирно спящий сотрудник был обычным секретарём, но в круг его обязанностей входило так много различных дел, что ему порой слишком часто приходилось допоздна задерживаться на работе. Сегодня же он настолько заработался, что заснул прямо за столом. И ведь никто неудосужился его разбудить, поэтому Валентин мирно дремал. Иногда, правда, он просыпался, и тогда, еле раскрыв слипающиеся глаза, пытался сообразить, где же он находится. Но, распознав офисную обстановку, сразу же закрывал глаза и снова засыпал.

В два часа ночи Валентин опять проснулся и понял, что дальше так жить нельзя. Столько работать, но в то же время быть бесполезным.

Отметим, что работники офиса, в последнее время столь быстро размножившиеся у нас в стране, напоминают уже давно забытых, но по-прежнему актуальных кулаков-мироедов, которые обладают ресурсами, но неохотно ими делятся; или вообще, просто обладают и ничего с ресурсами не делают, бережно храня их как собаки на сене.

Так вот, Валя Пингвинов всё это прекрасно понимал и не хотел быть кулаком, поэтому он решил подрабатывать также, как и большинство офисных сотрудников — чем-нибудь ещё. За выбором второй профессии дело не стало — Валентин уже настолько наслушался местных «Санта-Барбар», что разбирался во всех людских взаимоотношениях почище любого психолога. Вот именно им он и решил стать.

Утром он подошёл к Флоппи-Дискову и подал заявление о переводе. Начальник нахмурился.

— Это что?

— Это? Ничего. Хочу перевестись. Надоело работать по четырнадцать часов в сутки.

— И ты так работал? А почему же мне об этом ничего не известно?

— Потому что вы так долго на работе не задерживаетесь.

— Хм, в организации творится полный беспредел, а я об этом ничего не знаю. Придётся проводить проверку. А тебя я, так и быть, переведу.

Флоппи-Дисков убежал приглашать знакомых инспекторов, а Валентин Пингвинов стал готовить документы для устройства на новом поприще. Надо сказать, что это далось ему нелегко, ибо бюрократическая машина в городе присутствовала и работала исправно (с бюрократической точки зрения). Зато когда у него появился свой собственный кабинет с табличкой и часами приёма, Пингвинов довольно улыбнулся, и смахнул со лба пот человека, бегавшего по инстанциям уже вторую неделю.

Через неделю он принял первого пациента, а ещё через три поток страждущих увеличился настолько, что, казалось, у каждого второго человека в городе есть психологические проблемы. 

Флоппи-Дисков увидел сон. Сон настолько потряс его, что он ещё несколько дней находился в ступоре и даже документы, принесённые ему на подпись, не читал. А снилось ему, что он изобрёл несколько панацей: машину, которая не загрязняет окружающую среду; лекарство от курения, алкоголизма и наркотиков, после приёма которого можно было вылечиться от всех форм зависимости и больше никогда к этому не возвращаться...

Он пришёл в патентную комиссию и заявил обо всём этом. Конечно, вначале поднялся большой гвалт, но потом... Потом многие большие люди увидели, чем всё это им грозит, поэтому все его изобретения быстро признали провокацией, а самого Флоппи-Дискова (этот момент из сна буквально врезался ему в память) убили.

— Хочешь сделать мир лучше? — спросили его убийцы, когда он был прижат к земле, — Так вот, не выйдет.

После выстрела Флоппи-Дисков проснулся. И вдруг он понял, что сделать мир лучше невозможно. По крайней мере, в одиночку точно невозможно. И что-то обвалилось внутри управляющего, он потерял опору в жизни; он потерял то, за что всё время держался. И вроде бы пустяк какой — несчастный сон, ведь этого с ним не произошло. Его жизнь продолжается, спокойно и ровно; ан нет, словно подменили человека, теперь и на мир он стал смотреть иначе, опасаться его.

Так тревожно он прожил ровно две недели, пока решил, что хватит уже. Пора что-то с этим делать, и решил сходить к психологу. Как раз в городе объявился специалист, вот к нему Флоппи-Дисков решил и сходить.

А Пингвинов тем временем, принимал пациента. Им оказался среднего роста мужчина, который жаловался на плохие взаимоотношения с женой.

— Понимаете, — рассказывал он, — Она постоянно меня терроризирует. Например, говорит: «Пока ты не купишь мне ванну джакузи, будешь ночами спать один». Я уже и не знаю, что делать, потому что как только я выполняю одну её прихоть, у неё тут же появляется несколько новых. Жизнь кажется мне какой-то гонкой за неизвестной целью.

Пингвинов внимательно выслушал пациента и сказал:

— Типичный неравный брак. Она вами управляет и ничего не даёт взамен. Скажите честно, как Вы думаете, она останется с вами, если вы вдруг лишитесь возможности её обеспечивать?

— Конечно останется, она ведь моя жена.

— А если забыть, что она вам жена, а посмотреть на неё просто как на человека?

— Тогда вряд ли.

— Вот вы и сами ответили на вопрос «как решить мою проблему».

— Что вы имеете в виду? Развод?

— Это, конечно, тяжело, но порой иного выхода нет. Хотя, если вы верите в перевоспитание, то я могу предложить менее радикальный способ.

— Я, я постараюсь.

— Хорошо, слушайте. Вам надо заставить жену быть ответственной за вещи. Не просто чтобы она получала что-то и забывала об этом через несколько мгновений. Необходимо заставить её заботиться о вещах, постепенно сделав так, чтобы она заботилась и о вас самом, потому как я полагаю, ничего подобного не происходит.

Пациент кивнул.

— Так вот, — Продолжил Пингвинов, — Пусть она каждый день моет ванну джакузи, чистит и вывешивает шубу; рассказывает вам обо всём, что видела по телевизору и домашнему кинотеатру — причём это она должна делать за те вещи, что вы уже ей купили. А вот за новые вы должны заставить её заботиться о себе. Скажем, купили ей мясорубку, пусть она готовит вам котлеты; купили ей колечко — пусть она за это колечко каждый раз желает вам спокойной ночи и целует в лобик, — это Пингвинова уже совсем занесло в немедицинские дебри, но пациент слушал его очень внимательно и доверчиво, и ушёл с полной уверенностью насчёт того, что и как ему надо делать.

Вслед за выходящим посетителем вошла девушка. Глядя на её в высшей мере несчастное лицо, Пингвинов сразу поставил ей точнейший диагноз: несчастная любовь.

Девушка осторожно присела на софу, и даже не знала, что сказать и с чего начать. Лицо её выражало некую смесь потерянности с печалью и вселенским горем. Если бы Пингвинов был сейчас не на работе, то ему, конечно, девушка эта понравилась, но сейчас Валентин исполнял роль заботливого отца, и, как ему показалось, просто обязан был утешить несчастное дитя.

Он ещё раз взглянул на девушку, и понял, что поторопился с диагнозом. Почему-то он увидел, что как таковой у неё любви нет, а есть лишь...

— Ну, рассказывайте, что с вами случилось, — решил начать беседу Пингвинов, даже забыв поздороваться.

— Я, я... даже не знаю, с чего начать.

— Начните с самого начала. С истоков. Где, когда и почему всё стало так... как есть сейчас.

— Началось всё год назад, когда я устроилась на работу. На работе я увидела одного человека... точнее, не сразу. Вначале я просто осваивалась, и мне просто всё было интересно. Но потом я обратила внимание на него и...

— Это не начало, — перебил девушку Пингвинов. — Как у вас складывалась личная жизнь до того, как вы устроились на работу?

— Но что вы хотите знать?

— Вкратце. Удачно ли, долго ли длилась ваша дружба с парнями; не было ли глубоких переживаний, душевных травм в детстве и подростковом возрасте? — совсем уж «технически» заговорил Пингвинов, заранее про себя представляя то, что может сказать ему пациентка.

— Ещё в школе мне понравился одноклассник. Но я иногда даже боялась лишний раз взглянуть в его сторону, потому что не хотела, чтобы об этом узнали окружающие. В институте со мной познакомился молодой человек, и мы стали встречаться. Пожалуй, мы бы даже могли пожениться, потому что всё протекало плавно — он был человеком спокойным и я тоже; закончилось всё тем, что он уехал в другую страну. Я окончила институт, сменила несколько мест работы, и вот теперь...

— Как я понимаю, источник вашего внутреннего беспокойства ни о чем не догадывается?

— Конечно, ведь он женат! Как я могу сказать ему об этом? Мне стыдно и страшно. И совсем не хочу быть любовницей, если он окажет мне внимание, — сказав эти слова, девушка покраснела.

— Хорошо. Скажите мне... как вас зовут?

— Таня.

— Скажите мне, Таня, если бы этот человек был холост, вы бы свободно сказали ему о том, что чувствуете к нему?

— Даже не знаю, что сказать... Наверное, да.

— Так, вот что я скажу. Вы, скорее всего, считаете, что у вас несчастная любовь? Скажите честно.

— По-моему, да, хотя, может быть, я и не права.

— А что это такое, можете мне сказать?

— Это... это когда плохо. Когда ты любишь, а тебя нет.

— Хорошо. А теперь я скажу, как я понимаю этот вопрос. Мне представляется эта ситуация не как отвергание влюблённого человека кем то, а как потеря того, что было; того, что связывало. Конечно, человек, который любит и не получает взаимности — несчастен в некоторой степени, но куда больше страдают люди, когда что-то было, а поэтом это «что-то» оказалось разрушенным.

Девушка смотрела на Пингвинова с некоторым недоумением.

— Вы не понимаете, так? Сейчас я скажу более доступными словами: у вас просто ничего нет. Вы выдумали себе эту любовь, потому что не делаете попыток с кем-нибудь познакомиться. Вспомните, вы ходили с подругами знакомиться хоть раз?

— Не помню, честно говоря...

— Скорее всего, нет. Вот поэтому вы и сочиняете для себя любовь, которая, конечно же, в любом случае будет безответной. Вы же не стремитесь познакомиться с кем-то.

— Но как же... — девушка, похоже, совсем запуталась.

— На самом деле, в этом нет ничего плохого. Вы так устроены. По идее, вам должна была подыскать жениха родная мама, или лучшая подруга; но они, как я понимаю, этого не сделали. Придётся вам делать это самой, иначе вы ещё долго можете так себя мучить, пока вас не заметит какой-нибудь мужчина.

— И как же мне это сделать? Как забыть того, кого я полюбила?

— Главное, начать. Если вы заведёте знакомство с мужчиной, то всякая вымышленная любовь развеется, потому что всегда главнее то, что происходит здесь и сейчас, нежели то, что просто может быть. Проблема в том, что вам придётся преодолеть этот порог от бездействия к действию. Но, пожалуй, это придётся делать мне с вами вместе.

— И как же это мы сделаем?

— Да очень просто. Для начала, вам надо выйти наружу; вырваться из стен, которые вы сами вокруг себя выстроили. Купите себе новую, красивую одежду и сходите куда-нибудь в хорошее место. В самый приличный клуб нашего города, например. Возьмите с собой самую общительную знакомую. Сделайте так, чтобы вас заметили. Не стоит, конечно, знакомиться со всеми подряд (сразу это у вас и не получится), но вам надо начать общаться с противоположным полом. Узнаете много интересного, — улыбнулся Пингвинов.

— Вы так говорите... это ведь всё несерьёзно.

— То есть вы хотите, чтобы я выписал вам таблетку, от которой все ваши душевные муки исчезли... или ещё лучше, ваш возлюбленный развёлся и женился бы на вас. Так что ли? На самом деле то, что я предлагаю, есть обычные вещи. Если это вам кажется несерьёзным, значит, я прав. Вам это нужно. В конце концов, это вы должны себе помочь, потому что кроме вас, никто с этой задачей не справится, — забрал свои предыдущие слова назад Пингвинов.

Девушка немного растерянно смотрела на Пингвинова.

— Я скажу, что ещё далеко не всё потеряно. Внешностью вы не обделены, стоит добавить лишь немного уверенности, стиля, и в вашей жизни будет всё, как вы захотите. Таков мой прогноз, — улыбнулся ей Пингвинов.

Девушка кивнула, и они договорились о повторном приёме через неделю.

Следующим пациентом был инспектор. Пингвинов, разумеется, об этом даже не подозревал, а инспектор совсем не стремился выдать свой инкогнито.

— День добрый, можно к вам? — хитро сказал инспектор голосом человека, у которого точно есть проблемы.

— Пожалуйста, проходите, — не остался в долгу Валя Пингвинов, полагая, что случай будет, как всегда, не интересный.

Инспектор оглянулся, осмотрел обстановку и внутренне её оценил. Отметил, что кабинет больше напоминает комнату для отдыха, нежели кабинет врача. Впрочем, через пару секунд он признал, что для пациентов это будет даже лучше и поставил Пингвинову плюсик. Особенно его восхитил длинный торшер, стоящий возле софы.

— Доктор, — решил первым начать разговор инспектор, — У меня такое чувство, что я ненормальный.

— Уже по первым словам мне ясно, что вы нормальный.

— Это почему? — как бы удивился инспектор.

— А потому что ненормальные как раз считают, что с ними всё в порядке.

— Неужели? — снова как бы удивился инспектор, и поставил Пингвинову второй плюсик.

— Истинная правда, — твёрдо стоял на своём Пингвинов, который в последнее время прочитал около двух тысяч страниц специальной литературы, чтобы быть более подкованным в своём нелёгком деле.

— И что же, мне можно даже не рассказывать, что со мной?

— Нет, почему же. Расскажите. Ведь именно за этим все сюда и приходят — рассказывать.

— Ну, слушайте. В детстве я был таким как все — гулял, играл, дружил с девочками, — начал придумывать свой психологический портрет инспектор, — В подростковый период тоже был как все — ходил в школу, дрался с ребятами, курил. В институте я стал замечать, что со мной что-то не то: все пьют, а я нет; все смеются — а я нет; все чего-то ищут и куда-то стремятся, а я — нет. И теперь, когда я уже взрослый человек, я пришёл к выводу, что я не такой, как все. Мне не зачем существовать, у меня нет цели, мне ничего не надо, я слишком потерян для общества, — грустно закончил инспектор. Для уверенности он хотел ещё и слезу пустить, но потом передумал. Решил, что будет слишком театрально, а на театральный факультет его не взяли — не сдал вступительные экзамены. Пришлось идти в медицинский, там у него была «рука».

Пингвинов недоумевал — здоровый мужик, весьма уверенный в себе, по лицу видно, не одна баба его по этому лицу била от страсти... и тут такую плаксивую девочку из себя строит.

— Он бы ещё заплакал, — подумал Пингвинов и понял, что-то здесь не то. Он, конечно, допускал, что иногда внутри люди подчас коренным образом отличаются от того, что мы видим снаружи, но здесь... не вязалось всё как-то.... Такого просто не могло быть, и в книгах такого не было, или просто человек перепил накануне, или... он просто сочиняет. Такое было, когда к Вале на приём заглянули какие-то подростки, принявшись изображать людей с проблемами, а на самом деле у них была только одна — с мозгами, но никак не с душевным состоянием. Здесь же дело выглядело не так ясно.

— Знаете, я не очень понимаю вашу ситуацию... Вы не выглядите потерянным человеком. Судя по вашему внешнему виду и характерному уверенному выражению лица, вы отнюдь не потеряны для общества. Я бы сказал, даже наоборот — пытаетесь извлечь из общества пользу для себя.

— Доктор, вы глубоко заблуждаетесь. Внешний вид обманчив. Я покупаю одежду лишь потому, что так принято. Я купил машину просто потому, что таковы обычаи — езжу на ней без всякого удовольствия. Я ем и не чувствую вкуса, мне не интересно смотреть телевизор... мне вообще ничего не интересно. Порой, мне хочется уйти из жизни.

— Да, это называется апатия или несчастная любовь шестой степени сложности. До этого вы мне говорили про то, что вам просто ничего не надо, а теперь говорите о полном безразличии к своей жизни и суицидных намерениях. Не вяжется как-то.

— Я просто передаю то, что чувствую. Я такой есть, а вы просто не можете понять.

— Да, да, конечно. Не могу понять. Скажите, любезный, — Пингвинов совсем лишился скромности и профессионального этикета, — Вы «Золотого телёнка» в школе проходили? Тогда, когда ещё были «таким, как все»?

— Нет, но читал.

— Хорошо. И помните там, случай с палатой, где жили человек-собака и прочие уникумы? Те, что читали труды по психологии?

— Вроде как припоминаю.

— Ну и. Что с ними стало, помните?

— Их всех выгнали из психбольницы за обман.

— Вот именно. Вам эта ситуация ничего не напоминает?

— А что она должна мне напоминать? — осторожно ответил инспектор.

— А должна она напоминать как раз эту самую ситуацию, в которой вы пришли ко мне на приём с несуществующими проблемами, пытаясь всеми силами их изобразить.

«Правильно меня не приняли на театральный факультет», — подумал инспектор, даже не подумав изобразить смущённое лицо. Вместо этого он полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда удостоверение.

— Проверка. Требовалось проверить ваш профессионализм.

— Это интересно, где же находится такая организация, что проверяет врачей?

— Есть такая.

— Для врачей, верно?

— Да.

— А я не врач, — отрезал Пингвинов. — У меня на двери написано «консультант». Вы на входе эту надпись видели?

— Нет, не видел, — честно признался инспектор.

— Сходите, взгляните. Но если честно, то я так скажу: я не выписываю людям лекарства и не назначаю диеты. Я их слушаю, а потом делюсь соображениями на этот счёт. Людям надо, чтобы их выслушали и поняли, а не посмеялись, поэтому они сюда и приходят, и проверять меня, как мне кажется, нет необходимости, потому что ни одной жалобы мне ещё не поступало.

— Да ладно вам, Валентин Антонович, мы же с вами взрослые люди! Ну, проверили вас, что ж с того? Я, вот, сам тоже как-то на подобной работе служил в областном центре, и меня тоже проверяли. Теперь, вот, сам проверяю других. Это обычная практика. А то, что вы не врач, это, извините, ошибочка вышла. Но я не понимаю, как вам разрешили заниматься такой деятельностью без специального образования?

— А так же, как и всем шарлатанам, целителям и гадалкам.

— И как?

— Лицензию приобрёл.

— Ну надо же. И на это у нас лицензии дают?

— Конечно, если к нужному человеку подойти. Только, к сожалению, иногда этих людей целая толпа, — не то с иронией, не то с огорчением сказал Пингвинов.

— Да, — согласился инспектор, — ну извините за то, что потревожил. Денег, разумеется, я вам не заплачу, таков наш профессиональный этикет.

— То есть? Педиатр хирургу за операцию может не платить? — возмущённо спросил Пингвинов.

— Ну, что-то вроде того, — ответил инспектор и встал с софы. — Мне пора. До скорой встречи.

— Что ж, приходите на чай, — пригласил Пингвинов инспектора, — Как вас звать?

— Сергей Николаевич моя фамилия.

— Хорошо, Сергей Николаевич, приходите на чай.

— Уж приду, коли приглашаете, — сказал инспектор и вышел.

— Приходи, приходи, — немного раздражённо сказал Пингвинов вслед, — я тебе в чай пургена насыплю.

От представленной картины настроение у Валентина улучшилось, и он был готов к приёму очередного пациента.

В дверь постучались.

— Проходите, — совсем вошёл в форму Пингвинов.

Прошла неделя. В будние дни в офисе ничего нового не происходило — всё так же ломался ксерокс, и секретарша каждые пять минут отвлекалась на то, чтобы разложить пасьянс, видимо, считая что за неё здесь должен работать один её внешний вид. Проходивший мимо Флоппи-Дисков, заметив отражающийся в очках секретарши пасьянс «Паук», не преминул заметить:

— Опять в пасьянс играешь? Нет, я не понимаю, почему женщины, которые на воле... тьфу, в реальной жизни к картам не прикасаются, на компьютере неизменно играют в пасьянс?

— А я не понимаю, почему некоторые мужчины, которые даже в армии не служили, постоянно играют в стрелялки?

— Ты давай это... шестёрку вон клади, — сказал Флоппи-Дисков и убежал к себе в кабинет.

Сидиромов, наблюдавший эту картину, вежливо решил начальника не беспокоить, а вместо этого убежал в аналитический отдел, посмотреть как они там спрогнозировали деятельность организации на будущие полгода. Там он и застал Майкрософтова.

— О, а ты что здесь делаешь?

— Попросили предсказать, как мы будем ничего не делать следующие полгода: совсем ничего или почти ничего.

— Ну, и каков твой прогноз?

— А это зависит от Флоппи-Дискова, а не от меня.

— Это почему же от него?

— Как же почему? Если он будет чаще к нам заглядывать, то мы будем почти ничего не делать, а вот если не будет, то совсем ничего делать не будем.

— Да ладно тебе, не такие уж мы и бездельники. Работаем с утра и до вечера.

— Конечно, но что-то я не вижу ни домов, ни парков, ни детей в детских садах.

— Это ты про что? — не понял его высказывания Сидиромов.

— Да всё про то же, — туманно ответил Майкрософтов и пошёл исполнять свои прямые обязанности — просиживать кресло перед монитором и переводить бумагу на принтере. Через час бумага закончилась и он побежал на склад за новой пачкой.

На складе мирно спал кладовщик Мироныч, который, по правде говоря, никаким кладовщиком не был, и вообще должен был ведать всем оборудованием в офисе, но такой объёмной работы его руки бы не выдержали, и поэтому он ограничился какой-то скромной должностью, вслух о которой никто и никогда не упоминал.

— Мироныч, бумага нужна.

— А? Что?

— Бумага, говорю, нужна.

— Да, да, сейчас, — нехотя отрывался ото сна Мироныч. — Да, точно, бумаги нету.

— Это как же?

— Да вот так, нету и всё. Кончилась.

— Ты уверен? Я же недавно заходил, так было ещё пачек пятьдесят.

— Ну так вы же мастера бумагу-то переводить, — свалил вину на офисных работников Мироныч, умалчивая о том, что перетаскал половину бумаги к себе домой, хотя она ему совсем не нужна была.

— И что теперь?

— Как что? Ждать будете. Завтра подвезут новую.

— Хорошо, что хоть не через неделю. Но сегодня что делать?

— Бежать в магазин и покупать на свои кровные. Больше я ничего предложить не могу.

— Кровопийца ты, — шутливо сказал Майкрософтов и удалился. Почему-то он эту бумагу вспоминал остаток недели и забыл лишь тогда, когда снова ненадолго превратился в предсказателя.

На этот раз к нему заглянула старушка и предсказатель сразу понял, что этот визит ему не принесёт ничего денежного. Впрочем, это его ни капли не огорчило.

— Сынок, — обратилась к нему старушка, и Майкрософтову стало как-то неудобно изображать из себя «мудрейшего провидца», — Когда нам пенсию повысят? Я ужо совсем устала жевать один хлеб с водой. Молочка бы мне купить, да денег не хватает.

«Денег ей одолжить что ли?» — подумал Майкрософтов, но потом решил, что тогда к нему потоком устремятся все пенсионеры города, а он не Билл Гейтс пока и не Дэвид Коперфильд, чтобы спонсировать несколько десятков тысяч человек.

— Мать, скажу честно, не знаю я когда. Я даже не могу точно сказать, будет ли это вообще. Наше правительство вертит будущим как может, и мне за ними не уследить. А молоко ты покупай в колхозе, там оно дешёвое, в магазине всегда цену накручивают. Пусть внуки сбегают.

— Так ведь нету у меня внуков, дети пока не завели. К тому же все разъехались кто куда, даже не знаю, кого посылать.

— Пошлите соседей.

— Их только посылать и осталось, — вздохнула старушка и ушла, а Майкрософтову стало грустно оттого, что он так и не смог помочь человеку. От этого он всем следующим клиентам предсказал скорую смерть от не менее скорого конца света. Клиенты поверили, и довольно разошлись, потому что обрадовались — скоро всё закончится. Но Майкрософтов радостным не стал, он, наоборот, впал в хандру и решил сходить к психологу. Можете представить его удивление, когда он в очереди встретил... Флоппи-Дискова.

— Здравствуйте, — поздоровался Виктор с начальником, — А вы какими судьбами здесь?

— Да вот, нервишки пошаливают от работы такой, — уклончиво ответил Флоппи-Дисков, — У вас, наверное, тоже?

— Нет, это не от работы. Точнее, от работы, но не от нашей, — «не от вашей», хотел вначале сказать Майкрософтов.

— Домашней что ли? — не понял начальник.

— От другой, это не важно.

— Ладно, — махнул рукой начальник. — Похоже, нам с вами ещё долго ждать — вон, народу-то сколько.

— Похоже у нас полгорода «с проблемами».

— Зря смеётесь. Мы-то с вами в их числе.

— Вот над нами я и смеюсь.

«И надо мной?» хотел воскликнуть Флоппи-Дисков, но воздержался.

Из кабинета вышла та самая девушка, что в прошлый раз жаловалась на безответную любовь. Теперь же она точно не выглядела несчастной, а глубокий вырез платья заставил взглянуть на неё даже женатых сотрудников офиса.

— Интересно, что это она у него делала? — вслух сказал Флоппи-Дисков.

– Не знаю, – честно признался Майкрософтов, – Может быть, она его подруга, хотя...

Своим седьмым чувством предсказатель понял, что девушка не может быть подругой психолога, но предпочёл это не обсуждать. Следующими в кабинет психолога вошли... женщина с ребёнком. Даже сам Пингвинов опешил.

– Добрый день, – сказала молодая женщина, лет так тридцати.

– Здравствуйте, – промямлил маленький пятилетний мальчик в штанишках в клетку.

– Ну проходите, – с неким изумлением произнёс Валентин, но потом пришёл в себя и стал серьёзно оценивать ситуацию, – Рассказывайте, что у вас.

– Вот, – серьёзно начала женщина, – он. Не слушает меня.

Со стороны казалось, что мама привела непослушного ребёнка к директору школы или к классному руководителю.

– Так, хорошо. Что ещё?

– А что хорошего? У всех дети как дети, а у меня же... Слов порой не хватает, терпения тоже.

– Подождите, подождите. Понятие «не слушается» – весьма растяжимое. Причём в его возрасте. Тебя как зовут? – улыбнулся он мальчугану.

– Артур, – улыбнулся беззубой улыбкой мальчишка.

– Какой славный мальчик, – восхитился Пингвинов. – И как же такой ангел вас не слушается?

– Да так, руки перед едой не моет. Спать его не уложишь, на улице постоянно просит купить ему что-нибудь; убегает от мамы. А уж сколько игрушек-тарелок сломал-перебил, уж и счёта нет – целый магазин открыть можно было бы. И ведь говоришь ему: «Артурчик, не ломай игрушки» – дохлый номер.

Такой ответ рассмешил Пингвинова до глубины души. Он чуть не рассмеялся, но силой воли сдержал себя.

– И вы полагаете, что он «непослушный» ребёнок?

– Да, непослушный.

– Могу вас обрадовать – у большинства матерей в России точно такие же непослушные дети. У вас есть знакомые или соседи с детьми такого же возраста?

– Нет, что-то не припомню. Мы живём в коттедже за городом, и там у всех уже взрослые дети.

– Так вот в этом проблема и заключается – вы, не знаете, какими бывают такие же дети, а ему просто не с кем играть. Я бы на вашем месте просто отдал бы ребёнка в детский сад.

– Да вы что, там же кошмарные условия! Детей заставляют на голом полу в углах стоять, кормят ужасно, да и вообще...

– Сейчас ему именно это и надо, иначе он не просто не слушаться будет, а получит отставание в развитии. Я вообще удивляюсь, как он в таких условиях благополучно развивается.

– Потому что не слушается, – вырвалось у матери.

– Похоже, вы сами ответили на этот вопрос. Вам его и решать. Или вы теперь думаете, что в детском саду его плохому научат?

– Конечно!

– А вы знаете, почему люди больше учатся плохому, нежели хорошему? Потому что, как правило, от плохого получаешь больше удовольствия. Думаете, если бы он хорошо себя вёл, то от этого ему самому было бы хорошо? Хорошо бы было вам, но не ему. Он должен развиваться, бегать, суетиться. Хорошим поведением с вашей точки зрения не назовёшь, поэтому отдавайте ребёнка в детский сад. Артур, тебе дома скучно, скажи честно, – спросил Пингвинов у самого ребёнка, чтобы совсем уж докопаться до истины.

Ребёнок закусил губу.

– Бывает скучно. Хочу на улицу часто, хочу играть.

– И правильно хочешь. А в детский садик ты не хочешь сходить?

– Хочу! Я всё хочу.

– Видите, ребёнок не против.

– А вдруг он привыкнет и не захочет потом оттуда уходить?

– Потом будет школа, и вам не составит труда убедить его, что там же будет так же весело. Но, похоже, вы не совсем понимаете, как нужно воспитывать детей. Ваша мать этому вас не научила?

– Она живёт на другом конце страны, да и вообще, я с ней в не очень хороших отношениях.

– Ясно. Ну, не знаю даже, няню наймите, что ли. Только, я бы сказал, не для него, а для себя. Чтобы знать, как отличить когда ребёнок действительно напакостил от невинной детской шалости. И отдайте его в садик обязательно. Это нужно.

– Хочу в садик, – искренне подтвердил Артур.

– Ты всегда много хочешь, – резко ответила мать.

– Ну зачем же так грубо? Он же ваш сын, а не пасынок какой-нибудь. Похоже, вас саму в детстве не слишком обожали.

– Было дело, – вздохнула пациентка.

– Ну так не повторяйте ошибок воспитания родителей, а то потом жалеть будете.

Когда они ушли, Пингвинов с удивлением глядел в окно и думал, какие же люди бывают на свете. Однако его думы прервал стук.

– Можно, да? – раздался из-за двери радостный голос.

Пингвинов обернулся и увидел... собственного начальника.

«Зря я на табличке свою фамилию не написал», – в тот же момент подумал он. Однако Флоппи-Дисков удивился не менее.

– Валентин Антонович, как же это...

– Проходите, больной, присаживаетесь, – улыбнулся Пингвинов, полагая, что здесь он командует, – На что жалуетесь?

Флоппи-Дисков присел на софу и поправил волосы.

– Уж не буду спрашивать, почему и как. Лучше перейду сразу к делу.

– Расслабьтесь. В этом кабинете ни у кого никаких дел не бывает. Просто рассказывайте мне, что думаете и всё. Мне тут иногда такие измышления рассказывают, Пифагор позавидует. Да и сам я тоже советую порой... как Платон. Поэтому рассказывайте, никто смеяться не будет.

– Хорошо, – успокоился Флоппи-Дисков, думая, что врачебную тайну Пингвинов сохранит, забывая о том, что тот никакой не врач и клятву Гиппократа не давал.

«Я всю жизнь жил тем, что верил в то, что можно изменить мир, сделать его лучше. Это было как бы моей опорой, я с уверенностью смотрел в будущее», начал свой рассказ Флоппи-Дисков.

«Уверенность в том, что в мире всегда есть место реформаторам и есть место коренным переменам, заставляла меня жить и двигаться дальше, надеясь, что я доживу до таких времён, когда мы все будем жить и думать по-другому», продолжал пациент, а Пингвинов подумал: «А о том, что он сам хотел быть таким реформатором, умолчал. Что ж, его право».

Тем временем Флоппи-Дисков продолжил:

– Я всю жизнь искал какой-то способ влияния на людей: через книги, знания, умения, через экзорцизм и, даже через такую несерьёзную вещь, как колдовство. Меня захватывало всё это, пусть даже и не приводило меня к цели. Я всё равно хотел двигаться дальше, чтобы познать истину изменения души человеческой. Ведь есть же в людях что-то хорошее, не смотря на то, что все кажутся плохими и делают плохие поступки, не оказывают нуждающимся помощи, убивают себе подобных. Добро есть, просто оно глубоко скрыто, и надо найти способ, чтобы оно вышло наружу – этим я и занимался, поиском этого самого способа.

На мгновение Флоппи-Дисков остановился, глубоко вздохнул и посмотрел на Пингвинова, дабы увидеть его реакцию. Пингвинов серьёзно слушал пациента, поэтому Флоппи-Дисков продолжил.

– И вот недавно я увидел сон, который и лишил меня внутреннего спокойствия, лишил равновесия, размыл цель, и теперь она мне кажется лишь горизонтом, до которого не дотянуться. Во сне я увидел всю тщётность всех благих намерений, и понял, что мир изменить невозможно.

– Расскажите, пожалуйста, подробнее, что вы увидели во сне.

– Мне приснилось, что я изобрёл лекарство от наркотической зависимости... которое полностью избавляло человека от пристрастия к наркотикам, и вообще лишало последние своей силы. И ещё от алкоголизма и курения помогало. Кроме того, я изобрёл машину на воздухе, не загрязняющую окружающую среду, которая просто ездила на сжатом воздухе. Это плагиат, конечно, такая машина уже есть, насколько я знаю, но так приснилось. Я заявил об этих открытиях, запатентовал... Но вместо признания, меня убили наркобароны, нефтяные короли и табачные воротилы. Меня избили, потом один из убийц, держа свою ногу на моём лице, сказал: «Ты хочешь сделать мир лучше? Так вот, не выйдет». Его тёмная подошва до сих пор стоит в моих глазах. Потом раздался выстрел и я проснулся. После этого сна я и понял, что не в силах хоть как-то повлиять на этот мир, на мышление людей и на ход истории.

Пингвинов выждал паузу, и решил поделиться своими впечатлениями от рассказа.

– Я понимаю вашу ситуацию. Дело, конечно, здесь не только во сне. Скорее, на подсознательном уровне вы поняли, что или ничего не сможете сделать, или просто ничего ещё не сделали. И это, с одной стороны, правильно. Но с другой...

Мы все состоим из двух зол, меньшее из которых принято называть добром. Хотя я бы сказал, что люди сами по себе чистые, а грязными их делают их мысли.

Да, в мире немало плохого, но делать мир светлее можно и нужно. И не беда, что всё, что делаешь порой незаметно и растворяется во всеобщем хаосе, главное – показать пример и не потерять себя. Людей не изменить, но можно показать им, как можно ещё жить, кроме тех способов, к которым они привыкли. И многие люди изо дня в день делают мир лучше, иначе бы мы все давно погрузились во тьму и умерли. Я бы даже сказал, что зло – не самое страшное, что есть в этом мире. Страшнее – это обывательский быт, который делает нас безразличными. Это и есть жестокость, это есть зло – когда тебе всё равно. Вам уже не всё равно, что происходит, и это хорошо. Но одними мыслями и погоней за неизвестной целью здесь ничего не сделаешь, ведь главное в погоне за мечтой – это не обогнать её. Вы должны начать действовать, делать что-нибудь. Помочь нуждающемся, сделать чью-то жизнь лучше хотя бы на один день. Сходите в детский дом, принесите детям сладостей, примите на работу отчаявшегося и научите его чему-нибудь – от этого будет куда больше пользы, чем просто искать способы коренного изменения мышления людей. И вы сразу почувствуете, как жизнь обретает какой-то смысл.

Пингвинов замолчал, и тишина постепенно и торжественно заполнила кабинет. Флоппи-Дисков уловил главную мысль, ведь поэтому он и был начальником. Ему, конечно, кое-что показалось не очень серьёзным, но для начала можно было сделать и это.

– Кстати, от себя добавлю, – внезапно продолжил Пингвинов, – Смысл жизни в том и состоит, чтобы помогать людям.

– Я учту, – согласился Флоппи-Дисков, и немного потерянно вышел из кабинета, чем совершеннейшее удивил Майкрософтова, который терпеливо ждал своей очереди в фойе.

«Да этот психолог просто мастер какой-то, вот как загипнотизировал человека», подумал Майкрософтов, и вошёл в кабинет за своей порцией психотерапии.

Он даже не подумал осмотреть кабинет и сразу устремился к софе. Пингвинов тем временем снова стоял у окна, оно его чем-то расслабляло, и смотрел на улицу. Когда он обернулся, то подумал: «Час от часу не легче».

– Виктор Владимирович, а вы здесь какими судьбами? Сегодня просто корпоративный приём какой-то!

Майкрософтов же первое мгновение также напоминал не в меру удивлённого Флоппи-Дискова.

– Да вот... – начал было говорить он, но потом пришёл в себя. – Ладно, я попозже зайду, – вдруг решил Майкрософтов.

– Неужели так испугались? – сам не понял, что спросил, спросил Пингвинов.

– Вроде того, – ответил Виктор и убежал прочь.

На следующий день Пингвинова вызвал себе в кабинет начальник.

– Слушай, а ты почему решил подрабатывать? – спросил у подчинённого Флоппи-Дисков. – Денег не хватает?

– А к чему такие вопросы? – насторожился Валентин.

– О, теперь уже ты испугался! – улыбнулся начальник. – Мне просто интересно. Работа же у тебя есть, зачем тебе ещё одна?

– Сложно объяснить, я бы сказал, что это не работа и даже не подработка. Это скорее хобби.

– Что-то до этого я в тебе не замечал таланта психолога.

– Человеку свойственно скрывать свои таланты и не афишировать способности.

– Похоже, ты совсем в роль вошёл, – почесал подбородок Флоппи-Дисков. – Ладно, забудем об этом, только ты уж не забывай, где ты работаешь помимо хобби, хорошо?

– Не вопрос. Я пойду?

– Да, да. Не задерживаю.

Только Пингвинов дотронулся до ручки в двери начальника, так тут же раздался стук и в проёме появилось лицо Приставочникова, специалиста по внешним связям, который уже несколько месяцев находился в командировке.

– Можно? – спросил он у начальника, игнорируя Пингвинова.

– Валерий Геннадьевич, проходите. Наконец-то наш блудный сын вернулся!

Пингвинов вышел, а вернувшийся работник положил папку на стол начальника, сел в кресло и стал выразительно смотреть на настольную лампу.

– Ну, рассказывай.

– А что рассказывать? Всё как обычно – всё те же договора, документы, лица. В бумагах всё отражено.

– Не может быть, чтобы ты таким радостным вернулся из столь затянувшейся командировки, если бы в ней не случилось ничего примечательного.

– Командировка, конечно, удалась. Всё было прекрасно, как прекрасна наша секретарша.

– Ты и загорел, как я посмотрю.

– Неужели? – удивился Приставочников, – Интересно, и где же я так?

– На пляже, – предположил Флоппи-Дисков, одновременно пролистывая бумаги из папки, – Прожигал командировочные. Я потом проверю, не слишком ли ты увлёкся.

Настроение у вернувшегося немножко испортилось, но потом он всё равно улыбнулся.

– Кстати, я могу кое-что рассказать, – решил немного отвлечься от дел приехавший. – Я давно заметил, что в крупных городах к офисным работникам относятся несколько иначе, нежели у нас. В нашем городе, как Вы, наверно, знаете, не любят нашего брата, считаю бездельниками и бюрократами, переводящими народные деньги. А вот стоит проехать пару сотен километров, как картина меняется – профессия менеджера становится весьма престижной, а человек, работающий в офисе – удачливым.

– Интересно, – пробормотал всё ещё роющийся в бумагах Флоппи-Дисков, которому на самом деле было абсолютно всё равно, что ему говорят, ибо этот поток информации он пропускал мимо ушей.

– Да, вот так дела и обстоят. Причём эти самые менеджеры в других городах порой даже гордятся своей профессией, а если нет, то только из-за того, что им мало платят (ставки везде разные).

– Тебе мало платят? – снова, как бы сквозь завесу тумана, сказал Флоппи-Дисков.

– Нет, нет, я не про себя. Меня всё устраивает, – сразу пошёл на попятную Приставочников, – просто я говорю о том, как бывает в других городах.

– Ты лучше скажи, как лучше договариваться с такими людьми, что живут в других городах.

– Да как... главное, заинтересовать и представить в выгодном свете. Если прибыльно – договор обеспечен, если же нет – то вряд ли.

– Знаешь, выгодных договоров может быть много. Как сделать так, чтобы договаривались именно с нами?

– Репутация. Да, репутация. Если мы известны, и провели уже ряд удачных сделок, то и договора к нам потянутся.

– Ну и какова наша репутация? – оторвался от бумаг Флоппи-Дисков. – Не хромает?

– У нас отличная репутация! – уверил начальника Приставочников.

– Тогда объясни мне, почему здесь суммы на двадцать процентов меньше, нежели я рассчитывал?

– Где? – удивлённо спросил служащий.

– Здесь, – твёрдо сказал начальник. – Подойди и посмотри.

Приставочников встал, подошёл и взглянул.

– Здесь... здесь больше нельзя было никак... Конкуренция была большая, пришлось идти на вынужденные потери.

– Уволить тебя что ли? – страшно сказал Флоппи-Дисков, одновременно вздыхая. На самом деле суммы были нормальные и убытков в себе не несли, потому что начальник заранее уже договорился со всеми партнёрами по телефону, но менеджера по внешним связям надо было держать в напряжении, чтобы нюх не терял.

– Как же так? – растерялся Приставочников, – За что?

– За то, что ты не справляешься со своими обязанностями.

– Почему? Я же всё делаю!

– Эх, ничего ты не делаешь. Мы все тут ничего не делаем. Но большинство из нас умеют делать это ничего, а вот ты, похоже, даже это делать разучился. Иди лучше к себе в кабинет и подготовь мне подробный отчёт, с графиками и схемами.

– Слушаюсь, – сказал Приставочников, и мигом оказался за дверью, – Это не есть прекрасно... – Приставочников взглянул на девушку за столом, – И ничем грудь нашей секретарши не напоминает, – сам себе сказал он и побежал в кабинет, делать отчёт.

Флоппи-Дисков работал ещё несколько часов, и ближе к концу рабочего дня собрал совещание большинства сотрудников.

– Как говорил Гоголь, я собрал-с всех чтобы сообщить пренеприятнейшее известие.

Все сразу побелели.

«Нам что, зарплату не дадут?» – подумал Приставочников.

«Едут ревизоры» – подумал Сидиромов.

«Всех уволят» – подумала секретарша.

«Начальнику всё надоело» – одновременно подумали Майкрософтов и Пингвинов.

– Мы закрываемся, – сказал начальник.

– Как закрываемся?

– Почему закрываемся?

– Закрываемся, и всё. На ремонт, так сказать, – остановил вопросы начальник.

– Позвольте поинтересоваться, а что будем ремонтировать?

– Инфраструктуру предприятия, – расплывчато объявил Флоппи-Дисков. – Я решил всех вас перевести на другую работу. Теперь мы будем работать на заводе. Я буду начальником цеха, а вы все будете работать за станками.

Воцарилось недоумённое молчание. Нарушил его Сидиромов.

– Мне всегда было интересно, как делают консервы на нашем заводе... Вот и узнаю.

– С первым апреля, товарищи! – провозгласил начальник и удалился.

Через мгновение весь кабинет разразился хохотом. Было весело и самому Флоппи-Дискову, но потом он подумал, что перевести всех на завод было бы неплохо.

– Хотя... что нам там делать? За станками мы работать не умеем, а полы там и без нас подметают.

Вот такие были в городе N офисные работники.

Перед сном Пингвинов стал вспоминать всех своих пациентов. За это время к нему на приём пришло около пятидесяти человек, самых разных типов и причуд. Кто-то просто ему говорил, как плохо живётся в мире, в таких случаях Валентин либо придумывал притчу, как делал в своё время Великий Учитель, либо говорил то, что всем известно:

«Если на одну чашу положить всё плохое и всё хорошее, что произошло в этом мире, то, скорее всего, плохое перевесит хорошее. Но если на другие весы положить то, что важно для людей, то всё хорошее оставит плохое далеко позади. Мы живём среди плохих вещей, которых становится всё больше. Но мы вспоминаем добро и пытаемся его делать, благодаря этому и живём. Поэтому не зацикливайтесь на том, что всё плохо. Это смотря с какой точки зрения взглянуть – с одной, конечно, всё, может быть, и не так хорошо, но с другой... », – в этом месте Пингвинов взглянул на пациента и не нашёл в нём ничего, за что можно было его пожалеть, – «С другой, благодарите судьбу за то, что живёте не во времена Святой Инквизиции или не родились рабом на галере. Вот тогда, действительно, можно было бы сетовать на судьбу».

Несколько пациенток жаловались на мужей и на угаснувшие личные взаимоотношения. У одной муж больше любил выпить, нежели жену, у другой – работу с теми же последствиями. Просто так сказать им, что такова женская доля, Пингвинов не мог, поэтому сначала говорил завуалировано и сложно, а потом резко перешёл на понятные всем выражения.

– «Знаете, такая проблема есть у большинства семейных пар. Думаю, не вы первые, и не вы последние, кто столкнётся с этим. Но на самом деле решается она весьма просто. Раз на вас не обращают внимание, заставьте обратить. Само собой ничего не случится. Возьмите отпуск на работе, поручите детей мужу, и уезжайте куда-нибудь подальше от всего этого быта. Недели через две можете приехать. Вы застанете дом весьма изменившимся – от былого порядка не останется и следа, дети получат в школе двоек, а муж посинеет от неправильного питания. Ваше присутствие сразу заметят... но я вам после этого ничего не обещаю.

Вырваться из кольца будних дней очень сложно, порой, это труднее, чем покорить Эверест. Но возможно. Сделав это единожды, вы обязательно захотите это повторить, что и будет эдаким «бальзамом» для супружеских отношений».

Иногда Пингвинов просто-напросто халтурил, настолько ему поднадоедали однообразные пациенты, иногда, действительно, изобретал новые методы и помогал людям. Впрочем, даже когда не помогал, всё равно на него никто зла не держал, потому что большинство хотело одного – излить душу, излить весь тот бред, что копится в их умах и мыслях, но не находит выхода наружу. Когда этого «бреда» выходило слишком много, Пингвинов жалел, что устроился на такую работу и подумывал о повышении цен на свои услуги. Впрочем, так как работал он на таком поприще всего пару дней в неделю, то через каждые пять дней ему уже не терпелось послушать очередные россказни пациентов и их специфичный взгляд на мир и внешнюю политику.

– Я вообще не понимаю наше правительство! – возмущался один из пациентов, – Они вообще не заботятся о нашем благополучии, а только лишь о своём. Согласно докладу Пентагона, среди высших чиновников нет ни одного такого, у которого не было бы недвижимости за границей. Наплодили миллиардеров на народных деньгах, а люди живут, еле выделяя денег на хлеб. Что такое творится!

Пингвинов таких «революционеров» выслушивал, сжав губы. Это уже походило на иные проблемы, социальные, но никак не на те, что из области психологии.

– «Я вас понял. Конечно, все эти факты невеселы, но сами подумайте – всё зависит от самих людей. У нас нет активной гражданской позиции и активности. Люди сами позволяют такое к себе отношение, поэтому так мы и живём. Надо просто шевелиться, защищать свои права, требовать и, в конце концов, быть честными. Одними эмоциями проблемы не решить, так же, как и восстаниями и революциями».

Как правило, такие пациенты уходили не совсем довольными, но Пингвинов считал, что всё говорит правильно.

Вообще, из всех рассказов, он сделал вывод, что люди, в принципе, одинаковы. Одни и те же проблемы в разных вариациях; одни и те же страхи (один парень боялся смерти, причём не своей собственной, а тех, кто его окружает. Пингвинов посоветовал ему стать более самостоятельным и завести семью), одни и те же домыслы.

Да, порой Пингвинов ощущал себя неким мировым судьёй или человеком, который знает всё. Конечно, когда тебя спрашивают, есть ли на свете Бог, а если есть, то почему он не реагирует на все безобразия, происходящие вокруг, то поневоле начнёшь так думать. Но Пингвинов пытался быть откровенным, и рассуждал по этому поводу так:

«А вы знаете, в чём суть религии? Она даже не в том, есть ли Бог или нет. Суть её состоит в том, чтобы заставить людей хорошо себя вести, соблюдать все моральные нормы. И Бог тут не причём. Он, можно сказать, сидит внутри каждого человека, наблюдает за поступками.

Только, как мне кажется, религия напоминает разговор с детьми – будешь хорошо себя вести, получишь конфетку, а вот если плохо – накажем. Так и в делах духовных – праведников ждёт рай, а грешников – ад. И помогает всё это иногда точно так же, как и с детьми – то есть, не помогает. Людям тяжело обязывать себя что-то не делать, всегда хочется съесть лакомый кусочек, если такая возможность есть.

Поэтому я так скажу: Бог тут ничего за вас не сделает. Люди сами должны жить по правилам, и самостоятельно решать, как им жить. Каждый сам за себя и не оглядываясь на других».

А иногда к нему на полном серьёзе заявлялись люди с просьбой избавить от пагубной привычки курить, или, например, пить. В таких случаях Пингвинов сначала из чистого приличия спрашивал о проблемах в детстве и юности, а потом спроваживал таких пациентов к наркологу, потому что, как правило, пили и курили все исключительно по доброй воле, и совсем не из-за психологических травм.

– Если мне приснится, что я впал в депрессию из-за того, что от меня ушла жена, то с утра я напьюсь, – решил перед сном Пингвинов и немедленно заснул.

На следующий день Флоппи-Дисков объявил о том, что вечером планируется корпоративная вечеринка.

– Извиняюсь, что в последний момент, но иначе было никак. Собираемся в восемь часов в кафе «Эльдор-Ад» и будем бурно веселиться.

– А сколько это будет стоить? – ненавязчиво спросил у начальника Приставочников.

– Из оклада вычту, – столь же любезно ответил Флоппи-Дисков. – На самом деле не беспокойтесь, раз вечеринка корпоративная – то за всё платит корпорация.

«Тогда это прекрасно» – подумал Приставочников.

«Опять все напьются» – предсказал Майкрософтов.

«И снова будут рассказывать свои душевные истории» – заранее анализировал ситуацию Пингвинов.

«Что бы такого одеть?» – подумала секретарша, и тут же первой нарушила молчание, спросив:

– Извините, а еда там будет?

Глядя на её пятый размер, Флоппи-Дисков подумал: «Интересно, а мозги у неё в какой части тела находятся?», а вслух сказал

– Конечно, всё будет по высшему разряду. Вина урожая 1890 года, конечно, не ждите, но жаркое будет обеспечено.

– Такое я всё равно есть не буду, – равнодушно заявила секретарша.

– Зато я буду, – улыбнулся Пингвинов, – А вам салат передам.

– Кстати, – воскликнул Приставочников, – Приходить с сопровождающими или как?

– Нет, – отрезал начальник, – Только их тут нам и не хватало. Пусть будет тесная компания, где все свои и ни у кого нет аллергии на продукты.

Бухгалтер молча ухмыльнулся, полагая, что такие вечеринки устраиваются только с целью отмывания денег, потому что других людей судил всегда только по себе. Словно прочитав его мысли, Сидиромов спросил:

– А что, собственно, празднуем?

Начальник словно опомнился:

– Как что? А сколько нашей корпорации так сказать, лет? Никто не помнит, а?

– Ой, как давно же это было! – сказал в дверях Мироныч.

Флоппи-Дисков оглянулся.

– Мироныч, а ты, как будто, работаешь у нас со дня создания!

– Ну, работаю, может быть, и не со дня, зато в здании в этом работал ещё до того, как вы тут обосновались.

– Тогда ставлю тебе зачёт, и жду тебя вечером.

– Это же ещё пиджак надо будет гладить, – пробормотал Мироныч и пошёл к себе на склад.

– Ну что, всем ясны планы на вечер? – подвёл итог начальник.

Все молча улыбнулись, даже не подозревая, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, за исключением Майкрософтова, конечно.

Вечер настал на удивление быстро. Надо сказать, что жизнь в ресторанах и ночных клубах особенная. Вроде ничего особенного – ну подумаешь, еда не такая, как обычно. Ну подумаешь, всё вокруг стремится к определению «изысканность» или (если повезёт) «красота»... Ведь люди приходят, поедят, поболтают, напьются, быть может, потанцуют – и всё. Ан, нет, такие вечера имеют свойства запоминаться. Этот вечер не стал исключением.

Первым пришёл почему-то Флоппи-Дисков и сразу обо всём договорился с персоналом ресторана. Вторым подошёл Сидиромов, а последней заявила о себе неподражаемая секретарша, надевшая облегающее чёрное платье, отчего все мужчины компании на мгновение пожалели, что она работает в компании, а не у них дома.

За столом собрались все сотрудники. Начальник одел белый смокинг, что и не удивительно – он был весьма модным человеком. Он словно светился, поэтому Мироныч не постеснялся ему сказать: «Евгений Михайлович, вы сегодня как ангел», на что начальник возразил: «Нет, сегодня в роли ангела единственная представительница прекрасного пола».

Сидиромова нынче перекормила жена, поэтому он на пищу смотрел с некоторой неприязнью, и про себя думал: «Вот... опять нужно есть». О том, что еда в ресторане намного вкуснее домашней стряпни его жены, Сидиромов как-то не подумал.

Пингвинов решил сегодня слишком много не пить, но Майкрософтов точно знал, что пьяными из парадного входа выйдут все, и даже секретарша. Так и вышло.

– Господа, я хотел бы произнести тост, – встал как всегда не в меру резвый Приставочников, забыв, что следовало бы сперва предоставить возможность высказаться Флоппи-Дискову. Однако все заулыбались и притихли. – Думаю, что не стоит пить за работу или за, так сказать, профессионализм. Это слишком уж не по-нашенски. Предлагаю выпить за коллектив, за наш дружный коллектив! Мне кажется, это есть самое главное.

Весь личный состав дружно чокнулся и после стал закусывать.

– М-м-м, какой же здесь вкусный рис! – восхитилась секретарша.

«А потолстеть не боишься?» – злобно подумал в ответ Виндовозов.

– Что-то музыки не хватает, – высказался Пингвинов.

– Ты выпил мало, – сказал ему Приставочников. – Вот выпьешь, тогда тебе всё музыкой покажется.

Однако музыка через некоторое время появилась. Звучало ретро, потому что всё остальное уже давно лишь отбивало аппетит.

– Так, только пока никому не танцевать, – предупредил начальник.

– Да, и не с кем, – вторил начальнику Виндовозов.

– Да ладно вам, просто без музыки в ресторане непривычно, – объяснил своё предыдущее требование Пингвинов.

– И давайте ещё выпьем, – предложил Майкрософтов. Он не хотел, чтобы его предсказания не сбылись.

– Давайте, – раздались возгласы с разных мест стола.

– И с тебя тост, раз предложил.

– Хорошо, – сдержанно ответил Майкрософтов. – Я полагаю, что сегодня нас собрали здесь не случайно. И кажется мне, что я точно знаю повод.

– Неужели? – удивились все, не исключая самого начальника.

– Да. Так вот, я бы хотел выпить за то, чтобы для того, чтобы выпить, были только хорошие поводы, как сейчас, – он поднял бокал, однако никто чокаться не торопился.

– А что же всё-таки за повод?

– Давайте выпьем, а потом начальник сам нам всё расскажет, – успокоил всех предсказатель.

Все покорно выпили. Флоппи-Дисков решил, что пора заканчивать интермедию.

– Да, Виктор Владимирович прав. На самом деле, повод есть, – начальник выждал паузу. – Дело в том, что... Меня переводят в другой филиал нашей корпорации. Он находится в другом городе, поэтому получается так, что я всех вас оставлю. Я не знаю, вернусь ли, увидимся ли мы с вами снова. Поэтому я и собрал вас всех сегодня.

Снова возникла пауза.

– Это, конечно, тяжело, менять привычное место работы, привычные устои, – продолжил начальник, – Но таковы требования жизни. Сегодня мы здесь, а завтра – совсем в другом месте. Я хотел бы, чтобы вы хоть иногда вспоминали обо мне, благо, не думаю, что я был уж настолько плохим начальником. – Флоппи-Дисков поднял бокал. – За вас, друзья мои. За вас!

Новость несколько потрясла работников офиса, что они сперва даже не сообразили выпить. Но когда спиртное уже спускалось к их желудкам, они кое-что стали понимать.

– И теперь вместо Вас, будет кто-то другой?

– Да как же... Это так внезапно.

– Давно пора, Виктор Владимирович, – провозгласил Приставочников, – Я думаю, перемены нам не помешают.

«Всех сократят», мрачно подумал Виндовозов.

Начальник улыбнулся.

– Перемены – это хорошо, когда они к лучшему. Я ведь даже не могу сказать, кто будет поставлен на моё место. Но хочу обрадовать, что это будет не один из вас.

– А это, по-вашему, радостная весть? – удивлённо вопрошал Приставочников.

– Конечно. Если бы ты, например, стал начальником, так вся организация бы развалилась. Шучу. На самом деле это всё равно хорошо. Не будет лишних трений и соперничества, не будет зависти.

– Мне бы никто завидовать бы не стал. Ведь правда? – спросил у всех Приставочников.

– Я бы хотела сказать тост, – поднялась секретарша, отчего у мужчин на секунду перехватило дыхание.

– Просим, просим! – бурно поддержали её инициативу мужчины, даже на секунду забыв о начальнике.

– Я бы хотела пожелать Евгению Михайловичу всех благ. Как-никак, ему будет тяжелее, чем нам – новые люди, новый коллектив. Таких, как мы, уже не будет, – сказала секретарша, видимо, имея в виду только одну себя.

«А тост о чём? О благах, или о нас?» – подумал Пингвинов.

– Я вас не забуду, дорогие друзья! – клятвенно обещал начальник, – Жаль, что подчинённые и начальники могут стать друзьями лишь на столь короткий промежуток времени...

И были ещё тосты. А потом ещё, и ещё. Потом все стали разбиваться по парам и общаться между собой. Виндовозов обнялся с Сидиромовым и говорил ему наболевшее. Секретаршу развлекал истинный знаток женских струн Пингвинов (ему вообще можно было уже с таким опытом и на арфе играть), бухгалтер молча общался со своей парой – бокалом вина, а Приставочников что-то без умолку говорил Флоппи-Дискову.

– Вот я пришёл на работу как программист, – говорил заплетающимся языком Сидиромов, – Думал, что здесь мне программы придётся писать, ага, как же... Вместо этого мне приходится бегать по каждому крику бестолковых юзеров, когда они не на те кнопки нажимают... картриджи менять, включать вилку в розетку, когда до меня доносится вопль, возвещающий о том, что всё сломалось.... Ламеры бестолковые, баги неисправленные...

– Да, я тебя понимаю... – отвечал ему Виндовозов, – Сам на переводчика учился, думал, буду с иностранцами работать... Как же... Сделали меня менеджером, который должен узнавать кипу ненужной информации, быть мальчиком на побегушках.

А потом все как-то быстро разошлись по домам. Настал глубокий вечер.

Майкрософтов сидел перед окном и смотрел в отражение торшера. Флоппи-Дисков обнял жену, и забыл обо всём на свете. Сидиромов играл на компьютере в игру, а Виндовозов всерьёз подумывал об увольнении.

«Раз начальник переводится, значит, что-то здесь не то. А вдруг всех уволят? Надо бы это дело опередить и написать заявление по собственному желанию». Излишняя подозрительность овладела им, как выразился бы в этом случае Пингвинов.

Секретарша мило посапывала в своей кроватке, ей вообще все заботы были противопоказаны природой, она ждала своего принца на белом коне, который увезёт её на виллу, что находится на Гавайях, и тот факт, что принц немного задерживается, её не смущал. Видимо, она думала, что тот просто застрял в пробке.

Жена первого пациента Пингвинова стирала шубу в ванне-джакузи, и одновременно готовила мужу котлеты за то, что тот устроил дома вечеринку. Сантехник Вася из «Васильков» (переехал в другой район полгода назад) мирно возвращался с работы домой, к жене, которая так кстати разродилась – Вася очень любил детей. Правда, родилась девочка, и казалось, приучать её к делу сантехников будет весьма проблематично, но Вася всё равно был рад. Он был из тех людей, которые не боятся проблем и даже сами себе их выдумывают, чтобы потом их решать с блеском в глазах и налегке.

Каждый житель этого населённого пункта занимался чем-то. Кому-то нравилось смотреть телевизор, а кого-то больше заботили неоплаченные счета за квартиру. А в это время над городом взошла луна, которая глядела сверху на всю землю, и ей не было никакого дела до всех людских сует.

28 октября 2005 –
5 апреля 2006