— Неужели я зря прожил свою жизнь? Почему я умер так рано? Зачем тогда вообще было жить?
— Ты спроси это у миллионов убитых на войне. Они ответят тебе.
— Я так ничего и не успел сделать, не успел завести семью, после меня ничего не останется.
— Спроси об этом у миллиардов безвестных, покоящихся под землёй; они знают ответ.
— Но почему? Почему всё так страшно? Почему столько несправедливости?
— Возможно, на небесах тебе скажут истину. А на земле продолжать жить, несмотря ни на что.
— Я не понимаю. Почему люди убивают друг друга? Почему меня убили?
— Спроси об этом у тех, кто посылает такие мысли людям. Спроси об этом у истории — она скажет, зачем нужны убийства. Спроси об этом у тех, кто посылает на смерть. Они могут знать ответ.
— И что теперь будет? Неужели я исчезну? Как же все будут жить без меня?
— Впереди у тебя будет новая жизнь, какая случается со всеми, кто покидает этот мир. А мир… ему лучше продолжать жить без тебя. Без сотен таких, как ты. Он не задаёт таких вопросов. Он иррационален, этот мир. Ему незачем размышлять почему так, а почему эдак. Всё, что в нём случается — должно быть, и он это знает. Но не понимают этого те, кто его населяют. Они сами творят бесчинства, а потом изумляются, почему же этот мир так жесток, и кто его вообще создал таким, не подозревая, что именно они таким его и создали. Они, люди, — часть этого мира. И ты был частью, и многие после тебя будут частями этого мира.
— Но как же… Как же так вышло, что всё так, как есть сейчас?
— Никто не знает. Ни у кого нет ответов на те вопросы, что сами себе задают люди. Это они их выдумывают, даже не догадываясь, что нет ответов. Никто никогда ничего не узнает, ни о том, как; ни о том, что; ни о том, зачем.
— И так будет всегда?
— Я знаю, ты бы хотел услышать, что скоро (или когда-нибудь) всё закончится. Наступят золотые времена, и будут они длиться вечно. Никто не знает, будет ли это на самом деле, или мир будет ходить по кругу, и каждый раз кто-нибудь вроде тебя, будет после смерти задавать мне такие вопросы.
— То есть, я ещё буду снова жить?
— Будешь. И снова умрёшь. Абсолютно так же.
— Но я не хочу так же! Почему нельзя по-другому? Почему всё так несправедливо? Почему мне так мало отвелось времени, чтобы пожить?
— Ну вот мы с тобой и пришли к тому, с чего начинали… Ну ничего, это только поначалу сложно, а потом привыкаешь. Не верь тем, кто говорит, что к этому нельзя привыкнуть. Ко всему можно, уж поверь моему опыту. Ну-ка, быстро, в котёл его! — старый и седой проводник ада считал, что хуже его работы на свете просто не существует; потому что именно он встречал всех, провожал всех, и объяснял каждому, что к чему. Он и был смертью. Это была его судьба. Он не раз жалел о том, какой он есть, и что ему приходится делать, но более всего было жаль того, что у него самого смерти не было, и не кому было объяснить ему, почему всё именно так, а не иначе.