Закрыть[x]

Книжная полка

Книжная полка

Книжная полка

Книжная полка

ПЕРВЫЙ ХОД СДЕЛАЛ ГИТЛЕР

Хотя Москву отделяют от Мюнхена добрых две тысячи километров, события, развернувшиеся в ночь на 30 сентября 1938 г. в мюнхенском «коричневом доме» — партийной канцелярии Гитлера, — имели непосредственное продолжение вечером того же дня на подмосковной («ближней») даче Сталина в Кунцеве.

Баварская столица Мюнхен с его дворцами и парками, прославленным силуэтом двух колоколен всемирно известной Фрауэнкирхе — один из красивейших городов Германии. Особенно хорош город осенью, одетый в багряный наряд отцветающих лип. Но не красоты осеннего Мюнхена заставили собраться здесь, в резиденции Гитлера, глав правительств Англии, Франции и Италии — Невиля Чемберлена, Эдуарда Да-ладье и Бенито Муссолини. История распорядилась так, что с этой встречей в Мюнхене оказалась связанной одна из крупнейших акций западной дипломатии, ставшая поворотным пунктом в ходе мировых событий.

В Мюнхене главы правительств Германии, Англии, Франции и Италии поставили свои подписи под предложенным гитлеровцами документом о разделе Чехословакии. Ей предписывалось в недельный срок передать Германии Судетскую область и пограничные с ней районы, а также удовлетворить территориальные притязания Польши и Венгрии. Чехословакия лишилась пятой части своей территории, на которой проживало около четверти населения, мощных оборонительных сооружений и половины тяжелой промышленности. Новая граница Германии выступом упиралась в дальние пригороды чехословацкой столицы Праги. Представители самой Чехословакии были вызваны в Мюнхен лишь для того, чтобы выслушать приговор.

На следующее утро, 30 сентября 1938 г., стали известны условия, на которых правящие круги Англии согласились выдать фашистской Германии Чехословакию. Это было «обещание» Гитлера не нападать на Англию, зафиксированное в англо-германской декларации, подписанной Чемберленом и Гитлером. Позднее, 6 декабря 1938 г., была подписана аналогичная франко-германская декларация. По сути дела, это было равносильно пактам о взаимном ненападении. Гитлеровцы, как представлялось в Лондоне и Париже, могли теперь с благословения Запада спокойно разрабатывать планы экспансии на Восток, против СССР. Перед отлетом из Мюнхена Чемберлен ещё раз встретился с Гитлером. Открывая фюреру дорогу на Восток, он заявил: «Для нападения на Советский Союз у вас достаточно самолетов, тем более что уже нет опасности базирования советских самолетов на чехословацких аэродромах».

«Мюнхенское соглашение, — пишут английские исследователи А. Рид и Д. Фишер, — стало в истории символом близорукости, предательства и коварства, высшим достижением политики умиротворения… Оккупированная немцами Чехословакия превратилась в меч, направленный на Восток, в сердце Советского Союза».

По возвращении из Мюнхена Чемберлен объявил в лондонском аэропорту Крайдон, что он «привез мир». Большего заблуждения трудно даже представить. Не прошло и года, как сбылись слова У. Черчилля о Мюнхене: «Англия должна была выбирать между войной и позором. Её министры выбрали позор, чтобы затем получить войну». Окончательно развалив фронт потенциальных противников фашистской агрессии, Англия и Франция подорвали свои собственные позиции. «Дорогой Додд., — писал посол США в Испании К. Бауерс своему бывшему берлинскому коллеге У. Э. Додду, — „мюнхенский мир“ за одну ночь свел Францию до положения жалкой второсортной державы, лишив её друзей и всеобщего уважения, а Англии нанес такой сокрушительный удар, какой она не получала в течение последних 200 лет. Полтора века назад за такой мир Чемберлена посадили бы в Тауэр, а Даладье казнили бы на гильотине».

Мюнхенская сделка западных держав с Гитлером явилась крупнейшим стратегическим просчетом западной дипломатии XX столетия. В политическом лексиконе есть выражение — «точка, откуда нет возврата». Такой точкой на пути ко второй мировой войне и стал Мюнхен. Мюнхен нанес тяжелейший удар по всей системе попыток создать антифашистский блок, который объединил бы самые разнообразные силы, в первую очередь Советский Союз и те круги в Англии и Франции, которые пытались найти с Советским Союзом общий язык. Тот факт, что в Мюнхене западные державы за спиной СССР пошли на сговор с фашистскими агрессорами — Германией и Италией, — имел роковые для судеб мира последствия. После Мюнхена начался уже необратимый процесс стремительного скатывания к войне.

Как же восприняли результаты Мюнхена в Берлине и Москве, какие выводы были сделаны о том, что касалось дальнейших отношений между Германией и Советским Союзом?

Прежде всего в Берлине, естественно, спешили воспользоваться непосредственными плодами Мюнхена. 1 октября 1938 г. немецкие войска перешли чехословацкую границу и начали оккупировать Судетскую область. Заодно гитлеровцы захватывали и районы, где в соответствии с мюнхенским соглашением по вопросу об их государственной принадлежности должен был состояться плебисцит. В итоге соотношение сил в Европе изменилось в пользу Германии. В руки Германии попала пятая часть территории Чехословакии с населением более 3,6 млн. человек, более половины весьма развитой в Чехословакии горной и металлургической промышленности. В кратчайший срок были конкретизированы германские планы дальнейших агрессивных действий. Уже 21 октября 1938 г. Гитлер и Кейтель подписали «совершенно секретную» директиву верховного командования вермахта (ОКБ). Она предусматривала готовность «в любой момент» путем неожиданного военного нападения захватить оставшуюся часть Чехословакии и литовский порт Клайпеду (Мемель)1. Однако 17 декабря 1938 г. Кейтель издал дополнение к этой директиве, которое уже исходило из того, что при захвате Чехословакии «не ожидается сколько-нибудь серьезного сопротивления»2.

Дело в том, что после Мюнхена руководители гитлеровской Германии имели возможность убедиться, что стремление направить немецко-фашистскую экспансию на Восток по-прежнему лежит в основе стратегической линии Англии и Франции и что с их стороны никакого серьезного противодействия захвату всей Чехословакии и Клайпеды ожидать не следует. Выступая в палате общин в ноябре 1938 г., Чемберлен заявил, что Германия занимает доминирующее положение в Центральной и Юго-Восточной Европе и поэтому Англия «не намерена чинить препятствий Германии в этих странах»3. Советский полпред в Англии И. М. Майский, сообщая 19 октября 1938 г. о беседе с видным деятелем консервативной партии лордом Бивербруком, писал, что Чемберлен «готов и дальше капитулировать перед агрессорами, прежде всего за счет третьих стран», что он «не помышляет о каком-либо сопротивлении германской экспансии в Юго-Восточной Европе, наоборот, он рассчитывает, что все это толкнет Гитлера на конфликт с СССР»4. На такой же позиции, по существу, стояло и французское руководство. 29 октября 1938 г. полпред СССР во Франции Я. 3. Суриц (он занял этот пост в 1938 г.) сообщал в Москву, что после последней речи Даладье (4 октября 1938 г. в Национальном собрании Франции) «не остается уже сомнения, что он твердо решил договориться с Германией и что для достижения этой цели он готов пожертвовать последним остатком коллективной безопасности и договорами о взаимопомощи»5.

Учитывали гитлеровцы и благоприятную для них позицию правящих кругов в самой Чехословакии, которые послушно выполняли все требования Гитлера, облегчающие создание внутри страны благоприятных условий для быстрого захвата страны нацистами. По требованию Гитлера правительство в Праге значительно сократило вооруженные силы, разрешило использовать чехословацкие железные дороги для перевозки немецких войск и построить через чехословацкую территорию экстерриториальную автостраду Бреслау — Вена. Дело дошло до того, что в феврале 1939 г. министр иностранных дел пражского правительства Ф. Хвалковский в беседе с германским посланником Г. Эйзенлором поставил вопрос о вступлении Чехословакии в «антикоминтерновский пакт»6. 13 марта 1939 г. была провозглашена «независимость» Словакии, которая тут же обратилась к Гитлеру за помощью. На рассвете 15 марта 1939 г. германские войска двинулись в Чехословакию. На следующий день Чехия была включена в Германскую империю под названием «Протекторат Богемия и Моравия». Восточную часть страны — Словакию — гитлеровцы поработили в иной форме. В «независимой» Словакии были размещены части вермахта, а её экономика поставлена под полный контроль немецких монополий.

Прошла всего одна неделя после вступления немецко-фашистских войск в Прагу, как гитлеровцы беспрепятственно осуществили новый акт агрессии. 22 марта они захватили литовский порт Клайпеду (Мемель) и прилегающую область. «Когда я захватил Мемель, — говорил Гитлер в кругу своих приближенных, — Чемберлен информировал меня через третье лицо, что он очень хорошо понимал необходимость этого шага, хотя и не мог одобрить его публично».

Таким образом, «программа-минимум» гитлеровского руководства, связанная с Мюнхеном, была реализована. Фашистская Германия стала доминирующей в военном и политическом отношении державой в Западной Европе.

В результате оккупации Чехословакии готовность вермахта и военной промышленности фашистской Германии к ведению мировой войны возросла в огромной степени. Гитлеровцы захватили в Чехословакии свыше 1,5 тыс. самолетов, несколько тысяч орудий, свыше 43 тыс. пулеметов, сотни танков, 1 млрд. патронов, 3 млн. снарядов. Это позволило гитлеровцам вооружить первоклассным оружием 40 своих дивизий. С захватом Чехословакии в руки немецких военных концернов перешли десятки металлургических заводов и электротехнических предприятий, более 100 шахт, свыше 400 химических предприятий. Одни только заводы «Шкода» выпустили к 1 сентября 1939 г., то есть к началу второй мировой войны, столько же военной продукции для вермахта, сколько все английские военные заводы за тот же период.

Западные страны санкционировали порабощение чешского и словацкого народов фашистской Германией, хотя захватом Чехословакии гитлеровцы демонстративно разорвали только что подписанное мюнхенское соглашение. Выступая 16 марта в парламенте, Чемберлен объявил, что «в связи с распадом» Чехословакии гарантии послемюнхенских границ Чехословакии, данные Англией, потеряли силу. При этом он вновь подчеркнул приверженность Англии мюнхенскому сговору, заявив, что «никому не позволит сбить его с этого курса». Такой же линии придерживалась и Франция.

А что происходило после Мюнхена в Москве?

Принципиальная оценка советской стороной мюнхенской политики западных держав была дана в Отчетном докладе ЦК ВКП (б) XVIII съезду партии 10 марта 1939 г.: «Политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны… В политике невмешательства сквозит стремление, желание — не мешать агрессорам творить свое черное дело… Не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, выступить на сцену со своими силами, выступить, конечно, в интересах мира, и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия»7.

Конечно, дать принципиальную оценку мюнхенской политике было необходимо. Но главное заключалось в другом: советскому руководству нужно было в кратчайший срок трезво, без иллюзий определить новую расстановку сил на мировой арене и в связи с этим, если потребуется, внести коррективы во внешнюю политику страны.

Обсуждение этих жизненно важных для страны проблем началось в кремлевском кабинете Сталина днем 30 сентября, сразу после того, как в Москве было получено сообщение о мюнхенской сделке. В последующие дни, как сообщали хорошо информированные дипломаты в Москве, эти проблемы продолжали оставаться главной темой многочасовых заседаний советского руководства. В соответствии с распорядком дня И. В. Сталина они проходили с 6–7 часов вечера до 11–12 часов ночи за так называемым обедом в кремлевской квартире И. В. Сталина, расположенной в том же здании, этажом ниже кабинета8. Помимо находившихся в Москве членов Политбюро, а также вызванного из Ленинграда А. А. Жданова активное участие в обсуждении принял М. М. Литвинов, только что прибывший из Женевы, где он участвовал в заседании Лиги наций.

Выводы, к которым пришло советское руководство при оценке международного положения СССР в результате мюнхенского сговора западных держав с Гитлером, были очевидны.

Во-первых, политике коллективной безопасности в Европе нанесен сокрушительный удар. Правительства Н. Чемберлена в Англии и Э. Даладье во Франции не хотят создания в настоящее время никакого совместного с Советским Союзом фронта против гитлеровской Германии. Напротив, как показывают факты, они на деле подталкивают Гитлера к антисоветской агрессии.

Во-вторых, в результате мюнхенской политики западных держав Советский Союз оказался в состоянии крайне опасной политической изоляции. Чехословакия как союзник была списана в Мюнхене, союзный договор с Францией от 2 мая 1935 г. был перечеркнут заключением франко-германской декларации 6 декабря 1938 г. В период Мюнхена Польша заняла антисоветскую позицию и приняла участие вместе с фашистской Германией в разделе Чехословакии, захватив Тешин. По существу, сложился антисоветский альянс империалистических держав в Европе, к которому примыкала Япония на Дальнем Востоке. Этот альянс поддерживали и США. «Есть и другое государство, — заявил Н. Чемберлен в палате общин по возвращении из Мюнхена. — Оно не присутствовало на конференции, но, как мы чувствовали, оказывало постоянное, все возрастающее влияние»9.

В-третьих, Советский Союз оказался в состоянии полной международной изоляции не в условиях стабильного мира, а в обстановке, когда война в Европе могла начаться в самое ближайшее время. В Москве знали о двух вариантах развязывания войны, сформулированных Гитлером на совещании нацистского руководства 5 ноября 1937 г. Первый вариант предусматривал «решить проблему жизненного пространства для Германии» в 1943- 1945 гг. Если же Франция по тем или иным соображениям «не сможет выступить против Германии», то войну следует начать раньше. (Мюнхен и привел в действие второй вариант.) Знали в Москве и о директиве ОКБ от 21 октября 1938 г., конкретизирующей действия вермахта весной 1939 г. — захват всей Чехословакии и Клайпеды в качестве завершения создания необходимого плацдарма для ведения большой войны в Европе. Учитывалась в Москве и откровенно агрессивная, враждебная СССР позиция Японии. В Кремле не без оснований рассматривали вылазку японских войск на Хасане в августе — сентябре 1938 г. не как региональный конфликт, а как конкретную попытку Японии ещё более затруднить положение Советского Союза в момент острого кризиса вокруг Чехословакии10. Сталин считает, докладывал Ф. Шуленбург, что «решение о японском нападении скорее принято в Берлине, чем в Токио» 11.

В ходе обсуждения ситуации, сложившейся в результате Мюнхена, И. В. Сталин в полной мере дал волю своему гневу в адрес «мюнхенцев». По свидетельству Ф. Шуленбурга, И. В. Сталин был в эти дни даже больше раздражен предательством руководителей правительств Англии и Франции, чем поведением Гитлера.

«То, что политика Литвинова, — докладывал в эти дни в Берлин об обстановке в Кремле советник-посланник немецкого посольства в Москве Г. Типпельскирх, — политика пактов и союзов, потерпела полное фиаско, а идея коллективной безопасности провалилась и надежды, которые возлагались на Лигу наций, рухнули, не может остаться без последствий для советской внешней политики. В свете нашего опыта представляется возможным, что Сталин из неудачи советской внешней политики сделает также и персональные выводы. При этом я, естественно, прежде всего думаю о Литвинове… Сталин теперь снова применит испробованный метод, найдет козла отпущения за неудачу»12.

Таким козлом отпущения И. В. Сталин намеревался сделать неутомимого поборника создания антигитлеровского альянса Советского Союза с западными державами народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова. В Москве «ходят слухи, — докладывал 10 октября 1938 г. германский военный атташе генерал Кёстринг, — будто бы НКВД уже положил свою холодную руку на плечо Литвинова»13. К счастью, пока до этого дело не дошло. Но И. В. Сталин все реже был склонен отныне пользоваться советами М. М. Литвинова и приглашать его на совещания в узком кругу. Все же М. М. Литвинову удалось убедить Сталина и других членов советского руководства, что хоронить идею коллективной безопасности рано, что при дальнейшем развитии событий в результате новых гитлеровских агрессий ситуация может измениться. Показательна в этом отношении беседа М. М. Литвинова с французским послом в Москве Р. Кулондром 16 октября 1938 г. «Мы считаем случившееся катастрофой для всего мира, — заявил М. М. Литвинов. — Одно из двух: либо Англия и Франция будут и в дальнейшем удовлетворять все требования Гитлера… либо же Англия и Франция осознают опасность и начнут искать путь для противодействия дальнейшему гитлеровскому динамизму. В этом случае они неизбежно обратятся к нам и заговорят с нами другим языком»14. При этом советская дипломатия исходила из того, что Мюнхен отнюдь не снял угрозу гитлеровского нападения для самих западных держав. Так, 11 октября 1938 г. И. М. Майский заявил министру иностранных дел Великобритании Э. Галифаксу, что, «утвердивши свое господство в Центральной Европе и на Балканах, Германия, скорее всего, повернет на Запад»13.

Определяющим фактором при рассмотрении советско-германских отношений после Мюнхена является тот факт, что, несмотря на принципиальную критику и резкую оценку поведения западных держав в Мюнхене, Советский Союз не захлопнул перед ними дверь, борьба за создание единого и эффективного фронта для отпора гитлеровской агрессии продолжала оставаться стержнем советской дипломатии. 10 октября 1938 г. Г. Типпельскирх докладывал в Берлин, что «пока нельзя сделать никаких выводов об изменении направления советской внешней политики»16. Ему вторил Ф. Шуленбург: «Изменений во взглядах Кремля не произошло. В основе внешней политики Советского Союза, как и прежде, лежит идея коллективной безопасности. Высший принцип советской политики — борьба с фашизмом и усиление мощи Советского государства»17.

«Период с октября 1938 г. по март 1939 г., — пишет английский историк Э. Карр, — не дает ключа к дальнейшему развитию советской внешней политики. Было ясно, что руководители западных стран являются ненадежными союзниками против гитлеровской агрессии, было ясно и их стремление направить немецкую агрессию на Восток, но не было найдено никакой другой альтернативы курсу на коллективную безопасность»18. Другой английский историк — М. Белофф признает, что «в период между мюнхенской конференцией и немецкой оккупацией Чехословакии в советской политике не произошло никакой серьезной трансформации»19.

Неизменность советского внешнеполитического курса нашла свое выражение в указаниях, которые НКЙД СССР направил советским полпредам, и в формулировках доклада Председателя Совета Народных Комиссаров СССР 6 ноября 1938 г. на торжественном заседании Моссовета, посвященном 21-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции20. Примечательно, что И. М. Майский на вопрос постоянного заместителя министра иностранных дел Англии Р. Ванситтарта о дальнейшей линии советской внешней политики в соответствии с указаниями Москвы ответил: «…Пока мы не торопимся с выводами и изучаем создавшуюся обстановку»21.

По-иному оценивали ситуацию после Мюнхена в Берлине. Там пришли к выводу, что проводимая западными державами политика изоляции Советского Союза и демонстративного игнорирования его государственных интересов дает германской дипломатии определенный шанс. При этом возможные чисто тактические подвижки в отношениях с СССР рассматривались в Берлине исключительно в плане реализации агрессивных планов, намеченных на 1939 — 1940 гг.

А планы эти, как разъяснял Гитлер в беседе с Риббентропом, выглядели следующим образом. «В настоящее время, — заявил он, — мы находимся на этапе военного закрепления на Востоке. На очереди стоит Польша. Уже действия Германии в марте 1939 г. — создание протектората Богемия и Моравия, образование словацкого государства, присоединение Мемельской области — были направлены против Польши и заранее рассматривались как антипольские акции… Завершение подготовки Германии к войне против Польши приурочено к июлю — августу»22. «Во всем мире, — продолжал Гитлер, — немцы известны как гунны, но то, что будет иметь место в войне с Польшей, превзойдет дела гуннов. Эта беспощадность необходима, чтобы на примере уничтожения Польши продемонстрировать государствам Востока и Юго-Востока, что значит оказывать сопротивление немецкой воле»23.

Согласно гитлеровским планам, одновременно с военным разгромом Польши должно было состояться и подчинение фашистской Германии прибалтийских государств. Утвержденная Гитлером 11 апреля 1939 г. операция «Вайс» — план нападения на Польшу — предусматривала, что «позиция прибалтийских государств будет определяться исключительно военными потребностями Германии. С развитием событий может возникнуть необходимость оккупировать прибалтийские государства до границы старой Курляндии и включить эти территории в состав рейха»24.

Ещё 15 марта 1939 г. посланнику Латвии в Берлине было заявлено, что его страна должна следовать за Германией и тогда «немцы не будут заставлять её при помощи силы становиться под защиту фюрера»25. На совещании с руководителями вермахта 23 мая 1939 г. Гитлер дал установку на решение «прибалтийской проблемы»26.

Намеченное гитлеровцами на 1939 г. «закрепление Германии на Востоке», предполагавшее включение в орбиту «третьего рейха» Польши и Прибалтики, затрагивало жизненные интересы Советского Союза. Возник бы опаснейший очаг агрессии непосредственно у западных границ СССР. У Сталина ещё не стерлись из памяти воспоминания о немецком нашествии 1918 г. и походе Пилсудского на Украину в 1920 г. Не грозит ли сейчас стране объединенная немецко-польская атака? В Москве были хорошо информированы не только об агрессивных антисоветских планах Гитлера, но и об имеющих хождение среди наследников Пилсудского в Варшаве притязаниях в отношении Советской Украины. В связи с этим после Мюнхена советская дипломатия предприняла ряд конкретных шагов, чтобы нормализовать отношения с Польшей и укрепить нейтралитет прибалтийских государств. В результате ряда бесед М. М. Литвинова с польским послом в Москве Гржибовским была подтверждена «нерушимость мирных отношений между обоими государствами», основой которых остаются и впредь все существующие между ними договоры, включая договор 1932 г. о ненападении27. Представляется, что дружественная Польше позиция Советского Союза сыграла определенную роль в её отказе (в ходе переговоров Ю. Бека с Гитлером и Риббентропом 5—6 января 1939 г.) войти в орбиту «третьего рейха». Впоследствии Гитлер говорил Риббентропу, что примерно в феврале 1939 г. он понял, что путем переговоров Польшу нельзя привлечь на свою сторону, и решил, что «необходимо силой поставить Польшу на колени»28.

Таким образом, по крайней мере до января 1939 г. у Гитлера (а тем более у Сталина) не было полной ясности, какую позицию займет в конце концов Польша. Однако уже с февраля 1939 г. фундаментальным фактором советско-германских отношений становится готовившаяся гитлеровцами агрессия против западного соседа — Польши.

Для Москвы чрезвычайно важно было определить и дальнейшее направление немецко-фашистской экспансии — куда пойдет Гитлер в случае, если удастся разгромить Польшу и оккупировать Прибалтику: бросится на Советский Союз или предпочтет сначала разгромить «заклятого врага» — Францию. Документы свидетельствуют, что до Мюнхена ясности в этом важнейшем вопросе не было и у самого Гитлера. Многое, как он считал, будет зависеть от конкретного развития ситуации.

Решающий толчок дал Мюнхен. В течение нескольких недель Гитлер обдумывал сложившуюся ситуацию и на Рождество, находясь на отдыхе в Берхтесгадене, пришел к окончательному выводу: после «закрепления на Востоке» (в Польше и Прибалтике) следующий удар будет нанесен по Франции и Англии. Уже через несколько дней об этом решении Гитлера получили информацию и в Москве, и в столицах западных стран. «Ещё в ноябре, — с тревогой сообщал министр иностранных дел Великобритании Э. Галифакс своим послам в Лондоне и Брюсселе 28 января 1939 г., — имелись сведения, с течением времени ставшие более определенными, что Гитлер планирует очередную внешнеполитическую авантюру на весну 1939 г. Сначала казалось — и это подтверждалось лицами, близкими к Гитлеру, — что он замышлял экспансию на Востоке, а в декабре в Германии открыто заговорили о перспективе создания независимой Украины, имеющей вассальные отношения с Германией. С тех пор есть сообщения, указывающие на то, что Гитлер, подбадриваемый Риббентропом, Гиммлером и другими, рассматривает вопрос о нападении на западные страны в качестве предварительного шага к последующей акции на Востоке»29.

В уже упомянутой беседе с Риббентропом Гитлер сформулировал дальнейшие цели нацистской военной машины и вытекающие из них действия фашистской дипломатии: «За беспощадным очищением Востока последует „западный этап“, который закончится поражением Франции и Англии, достигаемым политическим или военным путем. Лишь после этого станет возможным великое и решающее столкновение с Советским Союзом и будет осуществлен разгром Советов»30. Гитлер, как свидетельствуют архивные документы, «в течение нескольких недель обстоятельно занимался Советским Союзом», после чего приказал Риббентропу: «Необходимо инсценировать в германо-русских отношениях новый рапалльский этап, необходимо будет с Москвой проводить определенное время политику равновесия и экономического сотрудничества»31.

По указанию Гитлера Риббентроп на встрече в январе 1939 г. с руководством немецко-фашистского вермахта разъяснил, что «антибольшевистская линия остается непоколебимой»32.

Представляется, что цель гитлеровской дипломатии состояла не только в том, чтобы «нормализовать» на вполне определенный период (два-три года) отношения с Советским Союзом, но и тем самым под флагом нормализации советско-германских отношений создать ещё одну помеху на пути сближения внешнеполитических курсов СССР, Англии и Франции на антигитлеровской основе. Политическая игра Гитлера с СССР прямо и непосредственно увязывалась с проблемой антигитлеровской коалиции. Как только появлялась возможность её создания, активизировалась и гитлеровская дипломатия на московском направлении. Когда же в Лондоне и Париже брали верх мюнхенские мотивы, активность Берлина замирала.

Зондаж гитлеровской дипломатией возможностей улучшения отношений с СССР начался сразу после Мюнхена, который укрепил агрессивные намерения Гитлера.

3 октября 1938 г., то есть четыре дня спустя после Мюнхена, Г. Типпельскирх информировал Берлин, что Сталин, несомненно, сделает определенные выводы из Мюнхена и в обстановке, когда Франция потеряла цену как союзник, и перед лицом агрессивного поведения Японии, возможно, станет более позитивно относиться к Германии. «Сегодняшняя обстановка, — писал немецкий дипломат, — дает благоприятные возможности для заключения нового большого экономического соглашения Германии с Советским Союзом»33.

Посол Ф. Шуленбург шел ещё дальше. Он считал, что изоляцию Советского Союза необходимо использовать, чтобы добиться общего соглашения с Советским Союзом, первой ступенью к которому могли бы стать торговое соглашение и новое широкое соглашение о кредитах. 2 ноября, находясь по служебным делам в Берлине, Ф. Шуленбург представил в МИД обстоятельный документ — свои «заметки» о дальнейшем развитии советско-германских отношений. Он сообщал, что «намерен в ближайшем будущем обратиться к Председателю Совета Народных Комиссаров СССР Молотову с целью урегулирования вопросов, осложняющих германо-советские отношения»34. «Посол, — с основанием замечает известный американский историк У. Ширер, — едва ли мог самостоятельно задумать такую инициативу ввиду крайне враждебного отношения Гитлера к Москве. Намек он, видимо, получил из Берлина»33.

Прежде чем перейти к рассмотрению дальнейших событий, заметим, что, видимо, не случайно в Берлине решили в обход наркома М. М. Литвинова выйти прямо на главу правительства. Ф. Шуленбург отмечал, что его положение дуайена дипломатического корпуса в Москве (каковым он стал после отъезда в ноябре 1938 г. английского посла Чилстона) дает ему большие возможности для прямых контактов с В. М. Молотовым.

На первый план германская сторона выдвинула предложение начать переговоры о заключении нового кредитного соглашения. Ранее подобные переговоры зашли в тупик и были прерваны ещё в марте 1938 г. Помимо политических у германской стороны были и чисто экономические соображения: в обмен на кредиты получить крайне необходимое Германии стратегическое сырье. Этот вопрос был поставлен 19 декабря 1938 г. при подписании рутинного протокола о продлении на 1939 г. советско-германского соглашения о торговом и платежном обороте. 22 декабря германский МИД сделал официальное предложение по этому вопросу. Затем по немецкой инициативе последовала целая серия встреч немецких и советских дипломатов в Берлине и Москве, где проблема переговоров о кредитном соглашении поднималась вновь и вновь. К «обработке» советской стороны подключили как специалиста по Советскому Союзу бывшего посла в Москве Р. Надольного. 10 января 1939 г. полпред СССР в Германии А. Ф. Мерекалов передал на Вильгельмштрассе ответ Советского правительства: оно соглашалось начать в Москве дискуссию об условиях нового кредитного соглашения, то есть, по существу, вернуться к тому положению, которое существовало до марта 1938 г.35

12 января 1939 г. в политическую игру, затеянную германской дипломатией, открыто включился Гитлер. Ещё ранее по его указанию средства массовой информации Германии стали воздерживаться от личных нападок на советских руководителей. В тот день состоялся, как обычно, новогодний прием дипломатического корпуса. На этот раз он проходил в только что отстроенном здании новой имперской канцелярии. Прежде чем перейти непосредственно к приему, несколько подробнее следует сказать об этом необычном строении.

В январе 1938 г. Гитлер вызвал А. Шпеера, занимавшего в то время пост генерального инспектора по строительству, и поручил ему за год соорудить новое здание имперской канцелярии, которое бы будило мысль о величии нации и незыблемости «третьего рейха». Надо сказать, что Шпеер, уже поднаторевший в такого рода делах при сооружении «Партейгеленде» — гигантского комплекса для проведения съездов нацистской партии в Нюрнберге, и тут не ударил в грязь лицом. 9 января 1939 г. новая резиденция фюрера была представлена Гитлеру и заслужила его «высочайшее» одобрение.

Новая имперская канцелярия по своим размерам превышала старую, где размещались в качестве канцлера Бисмарк и его преемники, в десятки раз, она занимала целый квартал в самом центре Берлина, неподалеку от Бранденбургских ворот. Через высокие ворота, украшенные нацистской символикой, посетители с Вильгельмштрассе попадали в обширный внутренний двор. Высокие колонны из темного шведского мрамора и такими же плитами вымощенный пол придавали ему не только торжественный, но и зловещий вид. Через массивные высотой 5 м двери посетители попадали в так называемый малый зал приемов. Однако для того, чтобы добраться до кабинета Гитлера и основного зала, где фюрер устраивал торжественные приемы, посетители имперской канцелярии должны были продефилировать ещё 146 м по галерее. Она была сооружена по личному указанию Гитлера, её длина должна была вдвое превосходить галерею дворца в Версале. Как свидетельствует Шпеер, прежде чем попасть к Гитлеру, посетители должны были проделать путь длиной чуть не в четверть километра. Особый восторг Гитлера вызвал его (более напоминавший зал) кабинет, украшенный бронзовой скульптурой в человеческий рост, изображавшей наполовину вынутый из ножен меч. «Когда дипломаты увидят это рядом со мной, — резюмировал Гитлер, — они будут учиться страху».

Все было подготовлено Шпеером к указанному сроку, и вечером 12 января 1939 г. Гитлер мог уже организовать традиционный новогодний прием глав дипломатических миссий в новом здании имперской канцелярии.

Поначалу ничто не предвещало неожиданностей. От имени дипломатического корпуса Гитлера приветствовал дуайен — папский нунций Цезаре Орфениго. В пространном выступлении он восхвалял мюнхенскую конференцию как «важнейшее и славнейшее событие» минувшего года. В кратком ответном слове Гитлер лицемерно заявил о своем желании — чтобы 1939 год стал годом мира37. Затем началось представление Гитлеру глав дипломатических миссий, аккредитованных в Берлине. Руководил церемонией начальник имперской канцелярии Ламмерс. Дошла (по латинскому алфавиту) очередь и до советского посла Алексея Федоровича Мерекалова. И здесь произошло то, что все присутствовавшие дипломаты расценили как сенсацию. Адъютант Гитлера Фриц Видеман впоследствии так описал эту сцену: «Гитлер особенно дружественно приветствовал русского посла и подчеркнуто долго беседовал с ним. Взоры всех присутствовавших были обращены на них, и у всех в голове был один вопрос: что здесь происходит? И чем дольше продолжалась беседа, и чем дружественнее она становилась, тем более возрастало волнение… В этот день русский посол оказался в центре дипломатического приема. Дипломаты слетались к нему, как пчелы на мед, каждый хотел знать, о чем говорил с ним фюрер. Я стоял поодаль и не знаю, о чем говорил Гитлер с русским послом. Но действительно дружеская атмосфера, в которой он вел беседу, ясно показывала, что в его установках что-то изменилось. И Гитлер это ясно продемонстрировал русским»38.

В своем донесении в Москву, которое А. Ф. Мерекалов отправил в тот же вечер, он сообщал, что, «обходя послов, Гитлер поздоровался со мной, спросил о житье в Берлине, о семье, о поездке в Москву, подчеркнул, что ему известно о моем визите к Шуленбургу в Москве, пожелал успеха и попрощался. За ним подошли Риббентроп, Ламмерс, генерал Кейтель и Майснер. Разговор с каждым из них был ограничен общими любезностями»39.

Представляется, что донесение А. Ф. Мерекалова в Москву могло и не полностью отразить то, что действительно произошло. Он, только недавно вернувшийся из Москвы, хорошо знал обстановку террора, царившую в Наркомате иностранных дел. Возможно, он посчитал, что более подробное и конкретное сообщение об этой беседе, о вопросах Гитлера и ответах посла, может вызвать самую резкую реакцию у Сталина. Стоило ли рисковать головой, подчеркивая всю важность неожиданной беседы с Гитлером. И посол в своем донесении, отдавая дань осторожности, свел дело к протокольному характеру беседы. Положение посла осложнялось ещё и тем, что важные моменты в высказываниях Гитлера могли попросту остаться вне поля его внимания. А. Ф. Мерекалов плохо владел немецким языком, а Гитлер, как это бывает на такого рода массовых торжественных приемах, вел беседу без переводчика.

Как бы то ни было — содержался ли в словах Гитлера более важный, чем об этом сообщил в Москву А. Ф. Мерекалов, смысл или нет, — Гитлеру удалось подать Советскому Союзу сигнал о своей готовности изменить к лучшему напряженные отношения между Германией и Советским Союзом. Более того, демонстрацией своего интереса к германо-советскому сближению он смог определенным образом воздействовать на руководителей западных стран: показав эту весьма непривлекательную для них перспективу, он тем самым усилил готовность Лондона и Парижа к новым уступкам Германии на Востоке, на этот раз за счет Польши.

Находясь 26 января 1939 г. с визитом в Варшаве, Риббентроп снова потребовал удовлетворения «минимальных» германских требований — включить в состав рейха Данциг и проложить в Восточную Пруссию через польскую территорию экстерриториальные автомобильную и железнодорожную трассы. В качестве «компенсации» Польше предлагалось сотрудничество в проведении «общей политики… по вопросу о Великой Украине».

«Г-н Бек не скрывал, — докладывал Риббентроп о своей беседе с польским министром иностранных дел, — что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Черному морю», но «он тут же указал на якобы существующие опасности, которые, по мнению польской стороны, повлечет за собой для Польши договор с Германией, направленный против Советского Союза». Бек обещал «серьезно обдумать» предложение Риббентропа о присоединении Польши к Антикоминтерновскому пакту»40.

В Москве очень внимательно следили за развитием германо-польских отношений и не исключали возможного включения Польши «политическим» путем в сферу интересов «третьего рейха». Что касается позиции в этом вопросе западных держав, то весьма примечательна инструкция, которую дал 28 января 1939 г. министр иностранных дел Англии Э. Галифакс своим послам во Франции и Бельгии. В ней в качестве возможных направлений гитлеровской агрессии фигурируют западные страны, включая даже Голландию, но ни слова не говорится о реальной опасности, нависшей над Польшей41. В то же время в беседе с И. М. Майским днем раньше Э. Галифакса интересовали отношения СССР с Германией и особенно «какими причинами вызвана посылка немецкой торговой делегации в Москву»42.

«Оттепель» в советско-германских отношениях кончилась в то время так же быстро, как и началась. Гитлеровцы считали, что цели их зондажа достигнуты. С советской стороны была подтверждена готовность к диалогу, хотя и ограниченному рамками торгово-экономических отношений. Что касается руководителей Англии и Франции, то, крайне обеспокоенные возможной перспективой нормализации советско-германских отношений, они не только не стали искать контакты с Москвой, но, напротив, демонстрировали Гитлеру ещё большую готовность идти на сговор с агрессором с целью направить его на Восток. Так, Н. Чемберлен в беседе с Муссолини, состоявшейся в Риме 12 января 1939 г., ссылаясь на «слабость Советского Союза», призывал дуче поддержать «немецкий удар по Украине». Это не осталось незамеченным в Берлине. На встрече с Геббельсом 1 февраля 1939 г. Гитлер вновь заговорил об Украине43.

В этой ситуации Гитлер решил, что дальнейшее развитие политической игры с Советским Союзом преждевременно, и нажал на тормоза. Намеченная на 30 января 1939 г. в Москве встреча немецкой делегации во главе с шефом восточноевропейской референтуры экономического отдела МИД К. Ю. Шнурре с наркомом А. И. Микояном не состоялась. По указанию Риббентропа Шнурре не выехал в Варшаву, где он должен был встретиться с Ф. Шуленбургом, а затем направиться в Москву в качестве «частного гостя» посла. В пространной речи, с которой Гитлер выступил 30 января — в годовщину прихода нацистов к власти, он ни слова не произнес ни о Советском Союзе, ни о советско-германских отношениях44. Попытки германских дипломатов — Ф. Шуленбурга в Москве» и заведующего отделом экономической политики МИД Германии Э. Виля в Берлине — объяснить происшедшее второстепенными причинами едва ли могли ввести советскую сторону в заблуждение. Истинный смысл затеянной Гитлером политической игры Кремлю был очевиден 45.




Top.Mail.Ru