ВСЕГО ОДНА НЕДЕЛЯ В МАРТЕ

Мировой общественности хорошо известны «основополагающие» речи нацистского фюрера 5 ноября 1937 г., 23 мая и 22 августа 1939 г. На Нюрнбергском процессе над главными немецкими военными преступниками они по праву фигурировали как документы, проливающие свет на планомерную подготовку Гитлером агрессивной войны. Но есть в этой зловещей серии чрезвычайно важный документ, который не попал в поле зрения ни пытливых историков, ни жрецов Фемиды. А он объясняет многое в действиях фашистской Германии в 1939 — 1941 гг.

…Вечером 7 марта 1939 г. в большом зале имперской канцелярии все было готово к праздничному приему. Яркий свет огромных хрустальных люстр отражался в венецианских зеркалах, подаренных фюреру Муссолини. По парадной лестнице в зал один за другим поднимались гости Гитлера — генералы и адмиралы фашистского вермахта. Разную судьбу уготовила им история. Одни — вроде Кейтеля и Йодля, адмиралов Редера и Деница, генералов фон Лееба, Бласковица, Кюхлера, Варлимонта — закончат свою преступную карьеру на скамье подсудимых, других — Райхенау, Браухича — за военные поражения на советско-германском фронте разжалует сам Гитлер. Но сегодня в ожидании грядущих побед и наград они приветствовали хозяина приема нацистским «Хайль Гитлер!»¹.

В праздничном ужине принимали участие и дамы. Прием официально давался Гитлером в их честь в связи с 8 Марта, который нацисты объявили «днем немецких женщин»*.

Геббельс позаботился о том, чтобы и великолепие приема, и произнесенные на нем тосты (Гитлера — в честь дам, Гесса — в честь фюрера) получили «большую прессу». В действительности прием служил лишь удобным предлогом, чтобы собрать вместе всю верхушку вермахта, ширмой для проведения мероприятий совсем иного рода. На следующий день участники приема, уже без дам, были созваны на секретное совещание в рабочем кабинете Гитлера. Обычно многословный Гитлер, который в своих выступлениях вновь и вновь возвращался к одному и тому же вопросу, на этот раз уложился за один час. Развернутая им конкретная программа агрессивных действий фашистской Германии предусматривала:

не позднее 15 марта оккупировать оставшуюся после Мюнхена часть Чехословакии, приказ вермахту об этой акции уже отдан. Конечно, это перечеркнет мюнхенское соглашение, но он, Гитлер, уверен, что серьезной реакции западных держав не последует;

затем последует очередь Польши. Эту акцию необходимо провести до осени, пока польские дороги пригодны для передвижения механизированных частей вермахта;

Венгрия, Румыния, Югославия, «безусловно, относятся к жизненно необходимому пространству Германии. Разгром Польши и оказание соответствующего давления сделают их сговорчивыми. Это — план, который будет осуществлен до 1940 г. И тогда Германия станет непобедима»;

«В 1940 и 1941 гг. Германия раз и навсегда сведет счеты со своим извечным врагом — Францией. Эта страна будет стерто с карты Европы. Англия — старая и хилая страна, ослабленная демократией. Когда Франция будет побеждена, Германия легко установит господство над Англией и получит в свое распоряжение богатства и владения Англии во всем мире»;

конечная цель — «объединение Европейского континента» в соответствии с гитлеровской концепцией и установление господства фашистской Германии и на Американском континенте*².

На следующий день, 9 марта, Гитлер почти дословно повторил эту программу агрессии перед вызванными в имперскую канцелярию руководителями нацистской партии и правительства — имперскими министрами, гаулейтерами, штатгальтерами ³.

Ещё вечером 8 марта сообщение о выступлении Гитлера перед руководителями вермахта было передано в Москву членами антифашистской группы Шульце-Бойзека — Харнака, действовавшей в министерстве авиации. Необходимые для Кремля выводы напрашивались сами собой: в самые ближайшие дни с захватом Чехословакии фашистский вермахт выйдет на подступы к советской западной границе на Украине. Военная угроза для СССР возрастает в огромной степени. Но в то же время имеются и веские данные, говорящие о том, что удар нацистской военной машины по Советскому Союзу последует лишь после разгрома Франции. Не будут ли западные страны, получив эту информацию, более сговорчивыми в деле создания совместной с Советским Союзом системы коллективной безопасности?

Представляется, что в этом ключе и следует рассматривать основные положения международного раздела доклада И. В. Сталина на XVIII съезде ВКП (б) 10 марта 1939 г. На Западе широко распространена версия о том, что именно этот доклад дал сигнал Гитлеру о готовности СССР коренным образом пересмотреть свои отношения с Германией за счет отказа от идеи создания в Европе системы коллективной безопасности от фашистской агрессии. При этом ссылаются на слова доклада: «…Большая и опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьезным провалом»⁴.

Утверждается далее, что германская дипломатия услышала этот сигнал и, сделав соответствующие выводы, приступила к конкретным дипломатическим акциям в отношении Советского Союза. В действительности события развивались иначе. После XVIII съезда ВКП (б) посол Ф. Шуленбург поспешил в Берлин, чтобы проинформировать МИД об оценке международного положения и задач внешней политики СССР, данной советским руководством. Но там были заняты другим — реакцией западных стран на захват Чехословакии, осуществленный 15–16 марта. Как свидетельствуют документы, ни Гитлер, ни Риббентроп в то время так и не удосужились познакомиться с текстом выступления И. В. Сталина на съезде*.

Видимо, нацистское руководство считало, что мюнхенское соглашение, отбросив Советский Союз на обочину мировой политики, позволяет ему в данный момент не принимать его в расчет при калькуляции своих планов и действий. В Берлине проигнорировали и резкую ноту, врученную М. М. Литвиновым Ф. Шуленбургу 18 марта в связи с гитлеровской агрессией против Чехословакии. «Оккупация Чехии германскими войсками и последующие действия Германского правительства, — говорилось в ней, — не могут не быть признаны произвольными, насильственными, агрессивными»⁵.

Как ни парадоксально, но именно в эти дни и именно в связи с решением гитлеровцами «чехословацкой проблемы» была устранена одна из опасных для советско-германских отношений мин замедленного действия.

После Мюнхена Закарпатская Украина, попавшая в сферу влияния гитлеровской Германии, рассматривалась западными политиками как удобный плацдарм для нацистской агрессии против Советского Союза. Советник английского премьера Г. Вильсон без тени сомнения говорил 30 ноября 1938 г. советскому полпреду в Лондоне И. М. Майскому, что «следующий большой удар Гитлера будет против Украины. Техника будет примерно та же, что и в случае с Чехословакией. Сначала рост национализма, вспышки восстания украинского населения, и затем „освобождение“ Украины Гитлером под флагом „самоопределения“»⁶. Наступил март 1939 г., а уверенность «мюнхенцев» в том, что «украинская проблема» станет запалом вооруженного конфликта между Германией и Советским Союзом, не ослабла. «Мне кажется… неизбежным, — доносил в Форин офис из Берлина английский посол А. Гендерсон, — что Германия проявит желание попытаться отторгнуть эту богатую страну от обширного государства, которое оно считает споим основным врагом»⁷. На Западе была развернута шумная кампания о предстоящем «воссоединении» Германией Закарпатской Украины с Советской Украиной. Однако Гитлер после захвата Чехословакии распорядился иначе -в соответствии со своими тактическими и стратегическими замыслами. «Автономное правительство» Закарпатской Украины, созданное нацистами после Мюнхена, было распущено, а территория Закарпатской Украины присоединена к Венгрии. Тем самым Гитлер ещё теснее привязал к «третьему рейху» хортистскую Венгрию, уже присоединившуюся к «антикоминтерновскому пакту». В то же время эти действия указывали на то, что «украинскую проблему» он намерен решать не сейчас, а в контексте большой войны против Советского Союза, запланированной на 1941 — 1942 гг.

Другим фактором, который в дальнейшем мог повлиять на характер советско-германских отношений, явилось развитие событий в марте 1939 г. в Испании. Может вызывать только удивление, что оно зачастую игнорируется как советскими, так и западными исследователями. 23 марта пал Мадрид, героическая, почти трехлетняя борьба закончилась поражением Испанской республики. Воочию были продемонстрированы слабость и разобщенность демократических, антифашистских сил Западной Европы, их неспособность действенно противостоять мюнхенской политике руководителей западных стран. Реальная сила, и вывод этот Кремлю был ясен, с которой Москве в обозримом будущем придется иметь дело в Лондоне и Париже, — это правительства Н. Чемберлена и Э. Даладье. Какой-либо альтернативы им, по крайней мере в ближайшем будущем, не предвиделось.

Прошел не замеченным историками и другой немаловажный факт: с прекращением боев в Испании прекратилось и открытое военное противостояние на испанской земле Германии и Советского Союза.

Что касается непосредственно дипломатических отношений между двумя странами в феврале — марте 1939 г., то после германского «афронта», учиненного Берлином Москве в конце января в связи с «миссией Шнурре», они были заморожены и фактически приближались к нулевой отметке. Посещения Ф. Шуленбургом А. И. Микояна 10 и 23 февраля, как представляется, были нацелены лишь на то, чтобы соблюсти дипломатический декорум. Немецкий посол был вынужден доложить в Берлин, что его зондаж о возобновлении переговоров по торгово-экономическим вопросам «не находит встречного внимания» у советской стороны ⁸.

Так закончилась богатая событиями одна лишь мартовская неделя 1939 г. Не будет преувеличением сказать, что она во многом определила канву советско-германских отношений до середины августа 1939 г.